Гастроли в Кемерово

Сегодня открываем наши «Большие гастроли» в Кемерово спектаклем Генриетты Яновской «С любимыми не расставайтесь». А ещё отмечаем день рождения нашей прекрасной, талантливой, любимой Екатерины Кирчак. Желаем счастья, тепла, чудес и радости творчества! Ура!

Олег Лапшин «Улетающий Монахов»

facebook
20 февраля 2018

Бог сказал: твои печали. И сказал: все так кончали. И сказал: все так вначале. Проходи
«Улетающий Монахов» А.Битов Театр МТЮЗ сцена во флигеле 8

«За что 8 то, Олег???» — спросит меня изумленный театрал. Да вот за Битова. Это, конечно, не его классический «Пушкинский дом», но вещь весьма прелюбопытная. На первый взгляд она кажется крайне фрагментарной. Так как структурно состоит из отдельных эпизодов из жизни героя, между которыми может и десяток лет пройти. Детство, жены, любовницы, мама, еще жены, опять мама. Да и сам Битов писал отдельные части в разное время, а целое определил как «роман-пунктир». Но внешнее –обманчиво, текст обладает абсолютно стройной архитектоникой. Первые два фрагмента – история неведения и чистоты, Монахов тут еще именуется не по имени, а «мальчик» или «Алексей», действует исходя не из накопленного опыта, а из имманентных качеств и сам свидетельствует о себе. Однако второй фрагмент «Сад» заканчивается конечно же яблочком, грехопадением и нарушением заповеди «не укради». И все последующее – это изгнание вплоть до эпизода на кладбище. Под конец о Монахове говорят уже в третьем лице, ибо только со стороны еще и можно его разглядеть

И вот тут важный для меня момент. Вовсе не метафизическая структура и смена моделей презентации героя поднимают в моих глазах оценку. Отнюдь не это, а главная мысль Битова, которая идет абсолютно вразрез с сегодняшним трендом. Тренд же состоит в том, что главная мантра сезона (причем у пишущих даже больше чем у ставящих) – это как власть предержащие губили и губят, что ужо будет вам суд, наперсники разврата, как надо выгребать из под спуда тоталитаризма, свобода и не простим, не забудем. Меня совершенно не напрягает ни то, что это из каждого утюга, ни то, что слишком часто с холодным сердцем, ни то, что опять же часто отчетливо пахнет коньюктурой. Напрягает меня крайняя банальность и поверхностность рассуждений, к которым по факту эти трендовые вещи сводятся. Мысль же Битова состоит в том, что человек «стирается» не об время, обстоятельства, кровавый режим etc. Человек стирается сам об себя. Об свой собственный личный опыт (вне идеологического). Некоторым удается его переработать и претворить в рост души, но большинству – нет.
Мысль -непопулярная, но это ничего не значит
Молодому режиссеру Сергею Аронину тут, главное, было все не испортить и он таки не испортил. Преобладающий и символичный белый цвет романа, положим, просто совпал с цветом сцены во флигеле. Но остальное – заслуга режиссера. Точное перенесение на сцену внутренней динамики романа, в котором физическое действие первых фрагментов постепенно сменяется рассуждениями. Найденный баланс между речью персонажей и комментариями к происходящему. Тщательно выстроенная пластика. Музыка от Вероники Долиной до Каравайчука, которая используется не в лоб, а тонко вписана в действие. Ну и Ольга Гапоненко – отдельное открытие.

Анжелика Заозерская «Улетающий Монахов»

Вечерняя Москва
21 февраля 2018

В среду, 21 февраля, в Московском театре юного зрителя состоялась премьера спектакля «Улетающий Монахов» в постановке Сергея Аронина.

Этот спектакль — первое сценическое воплощение прозы Битова. Накануне премьеры писатель рассказал «ВМ», что ему было бы очень интересно посмотреть театральную постановку. По его словам, даже такой мэтр, как Юрий Любимов, говорил, что его произведения сложно «переместить» на сцену: «Театр не может передать стиль», — говорил великий режиссер.

Сам же Театр юного зрителя — особенный. Все постановки, которые тут идут, продиктованы только интересами искусства взыскательного, интеллигентного зрителя. Здесь финансовые вопросы стоят не на первом плане, и работа направлена не на то, чтобы максимально собрать кассу. Искусство первично. А материальное — на втором плане.

«Улетающий Монахов» — проза о русском интеллигенте Алексее Монахове, который всю жизнь любил одну женщину — Асю, и боготворил маму. Асю в спектакле играют несколько актрис: Марина Гусинская, Ольга Гапоненко, Алена Стебунова, потому что образ ее меняется в зависимости от возраста и обстоятельств жизни, а мама, конечно, неизменна, и она одна — в исполнении заслуженной артистки России Оксаны Лагутиной.

Эта история о жизни обычного советского человека, живущего в Москве в стесненных квартирных обстоятельствах (вместе с мамой), рассказана тихо, спокойно, с чувством, с пониманием, с состраданием и любовью к «маленькому человеку». С нежностью к вечно влюбленному, который стал взрослым только после смерти мамы. История, погружающая зрителя в советскую эпоху, в стилистику Андрея Битова.

В спектакле есть волшебство, которым проникнуты произведения Битова и которое все-таки было в советской действительности. Чувства в доперестроечном прошлом не были практичны и материальны. Хотя тема денег, которые хотят все люди, мечтающие быть счастливыми, затрагивается и в «Улетающем Монахове». Постановка близка к первоисточнику. Можно сказать — классическая постановка прозы. Как роман написан по главам «Дверь», «Сад», «Образ», «Лес», так и спектакль разбит на главки, каждая из которых вполне могла стать отдельным рассказом, но вместе они создают единый сильный роман.

Первая постановка в театре прозы Битова — бережная, чистая, трепетная. Все настолько деликатно, тактично, нежно. Этакие пастельные тона, акварельные зарисовки, которые свойственны прозе Андрея Битова — прозе русского интеллигента.

С премьерой!

Сегодня взлетел наш «Улетающий Монахов»Поздравляем с премьерой режиссёра Сергея Аронина, художника Екатерину Ряховскую, художника по свету Алексея Попова, всех артистов, занятых в спектакле, и всю прекрасную команду, работавшую над выпуском! Пусть полёт будет счастливым! Ура!

фото Елены Лапиной

Наталья Витвицкая «Вариации тайны»

«Ваш досуг»
8.02.2018

Мрачноватая, но не лишенная юмора мелодрама с неподражаемыми Игорем Гординым и Валерием Бариновым в главных ролях.

Премьера в МТЮЗе — полная неожиданность для всех, кто любит режиссера Каму Гинкаса. Известный своей приверженностью классике и мрачным взглядом на жизнь, он вдруг поставил популярную и местами смешную мелодраму Эрика-Эмманюэля Шмитта. И как поставил! История о надуманных терзаниях и обескураживающем самоедстве писателя-социопата Абеля Знорко в версии Гинкаса — это просто «Достоевский-лайт». Много самоанализа, дурных рефлексий, тягучее и «очень русское» страдание, но при этом исключительная, тонкая ироничность. Без нее пьеса воспринималась бы пафосной и сентиментальной, сюжет дает для этого основания.

Знорко всю жизнь пишет письма своей возлюбленной, от которой сознательно отказался («идеальная любовь» — это любовь на расстоянии). Он не подозревает, что любимой давно нет в живых, вместо нее отвечает ее супруг. Художник Сергей Бархин превратил сцену в дом-алтарь Знорко — бархатные шторы, добротный письменный стол, бар, виниловый проигрыватель. Инадо всем этим по центру комнаты, на главной стене — роскошный портрет обнаженной женщины со спины.

Смотреть на Игоря Гордина и Валерия Баринова в роли мужчин, обожающих женщину с портрета и неожиданно встречающихся, сплошное удовольствие. Весь спектакль — их виртуозный диалог. Сначала оба намеренно комичны: Гордин – «обживая» амплуа циничного социопата, Баринов – в образе нелепого нелюбимого супруга. Но по мере того, как герои раскрывают карты друг перед другом, становятся очевидными их общее отчаяние и растерянность перед открывшейся правдой.

Гинкас не был бы Гинкасом, если бы даже несерьезному спектаклю не «пришил» очень серьезный финал. Сохраним интригу, но про выводы режиссера все-таки скажем. Спектакль Гинкаса — про то, что кажущееся смешным чаще всего таковым совсем не является. А бездарно прожитая жизнь — целиком и полностью заслуга тех, кто ее проживает.

 

Светлана Наборщикова «Манипуляция с вариацией»

«Известия»
5.02.2018

Спектакль Камы Гинкаса оценят любители режиссерских трактовок и умной актерской игры

Режиссер Кама Гинкас представил премьеру постановки «Вариации тайны» по пьесе Эрика-Эмманюэля Шмитта «Загадочные вариации». Спектакль, идущий на сцене МТЮЗа, оценят любители острых режиссерских трактовок и умной актерской игры.

Пьеса французского драматурга, написанная в 1996 году для Алена Делона, — из тех, что принято относить к крепкой зрительской драматургии. Компактность (не более двух часов сценического действия) не дает устать. Афористичные сентенции («по мне лучше краткое помешательство, чем длительная глупость», «она любила меня так, что я и сам начинал себя любить») держат в тонусе. Ложные финалы и сюжетные сломы оставляют простор для режиссерских концепций. В Театре имени Маяковского пьесу играли как комедию, в Театре имени Вахтангова до сих пор играют как мистическую драму. В МТЮЗе сыграли как трагифарс, и, возможно, это лучшее решение для материала, в котором душещипательность переплетена со скандалом.

В центре повествования двое мужчин — знаменитый писатель Абель Знорко (Игорь Гордин) и поначалу представившийся журналистом, а в действительности оказавшийся учителем музыки Эрик Ларсен (Валерий Баринов). А также женщина по имени Элен, которая в действии не появляется. Но в глубине сцены висит женская фотография в стиле «ню». Воображение подсказывает, что это и есть отсутствующая героиня. Лица не видно, зато благодаря старинному граммофону с раструбом слышен ее музыкальный портрет — начальная фраза некогда знаменитых «Загадочных вариаций» Эдварда Элгара, вещи, по правде сказать, невыносимо салонной и манерной.

Когда-то Элен подарила по пластинке обоим возлюбленным, снабдив подарок одинаковым же посвящением. И вот теперь, спустя много лет после ее смерти, мужчины ведут разговор — о ней, о себе и своей любви. Итог беседы, изобилующей детективными поворотами, умещается еще в одну авторскую сентенцию: «Кого мы любим, когда мы любим, — этого мы не узнаем никогда». Однако в отличие от пьесы постановка Гинкаса не столько о любви, сколько о манипуляциях с ней. И ни один из героев не вызывает сочувствия. Как не может вызвать сочувствия имитация, претендующая на подлинность.

Всё в этой картинке отдает «невсамделишностью». Морская волна из папье-маше, в финале пафосно накрывающая сцену. Идиотские синие шары, разбросанные в холостяцкой берлоге. Хитроумный Ларсен, рядящийся в личину простака. Не догоняющий его замысел Знорко, растерявший былую славу (на полу лежат пыльные пачки непроданного тиража), но по привычке считающий себя великим. И сами их разговоры, то срывающиеся в крик, то переходящие в шепот («не слышно» — жалуются в зале). А слышать-то по большому счету нечего. Разве что чувствовать, как усилиями Ларсена, выдающегося манипулятора, создается призрачный мир уже давно несуществующих — по причине смерти объекта — страстей.

Актеры Игорь Гордин и Валерий Баринов отлично вписываются в «большой обман», помогая режиссеру лишить пьесу сентиментальности и лирической расслабленности. Ларсену в нем привольно, другой жизни у него нет. Его оппоненту поначалу неудобно (столько лет исповедовался в письмах Елене, а оказалось — ее мужу), а потом всё равно. Нет женщины — нет проблемы. И совершенно необязательно ехать к ней в забытый богом городишко, куда он поначалу собрался. Мораль? Не надо ничего выдумывать. Выпало счастье — любите, не мудрствуйте. Один сочинил себя одинокого. Другой придумал ему историю любви. А в выигрыше осталась давно ушедшая женщина. Смерть избавила ее от участия в пошлом фарсе.

Оригинал, конечно, о другом. И ставили его иначе. Очевидцы пишут, что после премьеры пьесы в парижском Театре Мариньи с Делоном и Франсисом Юстером зрители покидали зал в слезах. У Гинкаса выходят скорее озабоченными. Лирически погрустить у него не получается. Но порассуждать на тему: почему «быть» честнее, чем «казаться», — вполне.

 

 

Ольга Егошина «Ваше величество женщина»

«Театрал»
октябрь 2017

На сцене театрального флигеля МТЮЗА молодой режиссер, ученица Юрия Погребничко Саша Толстошева поставила «День рождения Смирновой» Людмилы Петрушевской. На премьере присутствовал автор пьесы…

Давно в школе все пыталась понять: как современники Пушкина принимали тот факт, что где-то рядом ходит гений? Казалось, что они как-то приосаниваются, что ли. Сейчас понимаю: да, никак они особенно не реагировали. Вот входит в зрительный зал Людмила Стефановна Петрушевская. Живой классик, самый что ни на есть взаправдашний. Классик, который во всех учебниках по драматургии будет стоять в ряду Булгаков-Эрдман-Вампилов…  В черной шляпе, с виноватой улыбкой опоздавшего входит автор пьесы, которую мы сейчас будем смотреть. Пьесы, написанной без малого 45 лет назад. Пьесы, в которой три женщины празднуют день рождения Смирновой, пьют «Чинзано», говорят о своем, о женском.

Она пристраивается где-то в первом ряду. Начинается действие. И – через пять минут в зале физически ощутимо как вибрируют и резонируют с залом летящие реплики.
«Надо уметь клин клином вышибать.
Конечно. А потом опять клин клином.
А вы думали. У меня так вся жизнь на клиньях».

Пьеса «День рождения Смирновой» писалась автором как вторая, «женская», дополнительная часть к «мужской пьесе» «Чинзано». И ставили их чаще всего параллельно (и мужская часть, что скрывать, — всегда казалась и сильнее, и увлекательнее).

Саша Толстошева увидела в «Дне рождения Смирновой» текст самодостаточный. Текст, который не устарел, но отстоялся как хорошее вино или коньяк («моим стихам как драгоценным винам настанет свой черед»).

О чем говорят женщины наедине? И в прошлом веке и в нынешнем?

О родителях. О детях, рожденных и вытравленных от страха. Говорят о сослуживцах. О платьях и цацках. Об отсутствующих мужчинах. О кратких романах. О долгом одиночестве.
Как описала Петрушевская реакцию зрительницы на эти разговоры: «одна старушка возмущалась: после таких текстов и рожать страшно!»

Героиням «Дня рождения Смирновой» не только рожать страшно, но и жить часто не хочется.

«А я иногда думаю: вот бы мне первой умереть! Никого не хоронить!» … Полина – Полина Одинцова произносит эту фразу с мечтательно-задумчиво, как будто делясь любимой мыслью. Кукольное застывшее личико. Кукольное заставшее тело. Замедленные реакции: отвечает невпопад, перебивает собеседника. Чуть что – ныряет вглубь себя и смотрит оттуда взглядом марсианки. Пробуждается под музыку. Гуттаперчевая девочка сомнамбулически плывет под Джо Дассена.

Ее визави смотрят на диковатый танец настороженно-сочувственно-понимающе. Постепенно заражаются ее парением. Над вымученным днем рождения. Над беспросветностью. Над пакетиком супа, который надо растянуть на два дня. Над ушедшим в никуда мужем. Над всей нескладехой этой жизни…
В камерном пространстве сцены возникает ощущение космоса.
Только что смеявшаяся публика притихает. И наступает – лучшая театральная тишина – тишина сосредоточенности.

Саша Толстошева – имя в режиссуре новое (за ее плечами постановка в «Около», совместно с Погребничко). А спектакль удивляет каким-то щегольским мастерством. «Точки Мейерхольда», которым он предлагал прочерчивать пунктиры ролей, здесь выстраиваются в прихотливые и убедительные психологические линии действия.

Параллельно авторскому тексту режиссер вычерчивает путь актерского существования здесь и сейчас. Находит сценические воплощения каким-то маревам чувств, переливам эмоций и смыслов.

Про Петрушевскую долго писали, что она заземляет театр в быт. В постановке Саши Толстошевой необструганный разговор героинь то и дело взмывает в область чистой поэзии. За каждым словом стоит и угадывается не столько проза быта, столько варево чувств: наболевших, перекипевших, затаенных и уже подступающих к горлу. Быт и бытие тут сплетены с какой-то забытой свободой.

Три тюзовские актрисы играют с таким соединением типажной точности, актерского бесстрашия и человеческого благородство, что мурашки по коже.

Женщины из тех времен, начала 80-х. Оттуда платья-юбки-блузки-прически. Оттуда плавный ритм разговора и уже выпавшие из обихода словечки. Оттуда сам напиток «Чинзано», который гордо высится на столе и закусывается конфетками. Ты вроде где-то уже видел этих женщин, но никогда не вглядывался с такой жадностью в их усталые, потерявшие надежду и все еще прекрасные глаза…

Допивая рюмки – свою и гостей, — хозяйка Эля – Екатерина Александрушкинапереворачивает их вверх ножками. Играет с ними в шашки.

После танца Полины Рита – Екатерина Кирчак показывает фокусы «с отрыванием пальца», с самостоятельно живущим в руке совком. Показывает истово, самозабвенно…

Сколько нерастраченных сил живет в этих женщинах. Сколько никому не нужного очарования. Сколько жажды жить вопреки и поверх. Сколько надежд и нерастраченной нежности.

В финале возникает Он. Деловой мужик Валентин – Антон Коршунов в вязанной шапочке. С бутылкой в кармане пальто.
«Не переживайте, девочки, к вам пришел ваш мальчик!»
Для него стол застилают скатертью, несут наструганные салаты и зажаренное мясо. В кольце нежных женских взглядов он ест долго, деловито-жадно. А потом воровато захватив принесенную в подарок бутылку, тихо выскальзывает за дверь, пока хозяйка и гостью курят на балконе. Топчется на пороге. Вернувшись, выбирает себе яблоко попригляднее. И уже уходит насовсем.
За стеклом три женщины смеются и пускают в небо сигаретный дым..

…Уже сильно после премьерного спектакля я снова вижу Людмилу Петрушевскую в вестибюле метро (центр перекрыт для репетиции Дня города и метро – единственная возможность передвижения). Она идет в своей черной шляпке, не торопясь, возможно, придумывая новый сюжет, новых героинь, новую пьесу про нашу с вами жизнь.

Ника Пархомовская «Неспортивное поведение»

Театр
8.02.2018

Корреспондент ТЕАТРА. – о том, зачем Кама Гинкас решил ставить пьесу Эрика-Эммануэля Шмитта и что из этого получилось.

Если верить негромкому перешептыванию в фойе и гардеробе, зрители первого премьерного показа нового спектакля Камы Гинкаса поделились на три неравные группы. Первые, наименее многочисленные, спокойно признавались, что ни за что бы не догадались, чем все закончится. Вторые говорили, что предвидели минимум один из трех поворотов сюжета. Третьи (явное большинство) и представить не могли, что… А, собственно, что?..
Привыкшие к тому, что Кама Миронович ничего кроме серьезной литературы – Достоевского, Чехова, Олби – в последнее время не ставит, зрители были изумлены тем, что на сей раз он взялся за легкомысленный и совершенно не классический материал, не столько литературу, сколько беллетристику. То, что «Вариации тайны» – самоигральная пьеса с остроумным и местами язвительным текстом, выяснилось только в процессе, так-то у Эрика-Эммануэля Шмитта с его Оскарами и розовыми дамами репутация не очень. Но где Гинкас с его рвущими душу драмами, а где успешный автор бестселлеров с претензией на философскую глубину?

Ничуть не меньше обращения Гинкаса к современной комедии положений с элементами детектива удивляла сценография Сергея Бархина. Немногословный художник-минималист, как правило предпочитающий натуральные материалы, на сей раз построил на сцене высокотехнологичное жилище ни в чем себе не отказывающего миллионера. Современный дом, в котором легко спрятаться от себя и мира за новомодными приборами и устройствами, больше всего похож на лабиринт (и меньше всего на место жительства известного писателя). Его интерьер безлик, анонимен и ровным счетом ничего не говорит о своем хозяине – кроме того, что он баснословно богат. Но также, как в тексте пьесы то тут, то там раскиданы загадки и неожиданности, так и в доме писателя не обошлось без секретов и секретиков. Ружья здесь стреляют.

С выстрела действие начинается и им же заканчивается. Между двумя этими событиями проходит почти два часа, за которые на сцене решительно ничего не происходит. Гинкас, в чьих спектаклях всегда кто-то куда идет, бредет или бежит, у которого все мечутся, кричат или бьются в истерике, неожиданно поставил одну большую фронтальную мизансцену. Зрители все время видят перед собой двух выясняющих отношения немолодых людей. Иногда они ссорятся, иногда ненадолго уходят за сцену, но вообще почти ни на минуту не исчезают из поля зрения. На этом непрерывном сеансе полного обнажения даже опытным актерам явно приходится нелегко.

Именно они – Валерий Баринов (Эрик Ларсен) и Игорь Гордин (Абель Знорко) – главные герои этой истории, ее тормоза и двигатели. Их двухчасовое пребывание на сцене лицом к лицу друг с другом и вполоборота к зрительному залу больше всего напоминает боксерский поединок. Сначала удачнее боксирует более молодой Знорко-Гордин, но затем Ларсен-Баринов совершает решающий удар, который приводит к полной капитуляции соперника. Хуки, запрещенные приемы, неспортивное поведение – когда речь идет о жизни и смерти, годится все. Включая фирменные актерские приемы, ярко иллюстрирующие тезис о разности двух театральных школ, ГИТИСа и «Щепки». Гордин играет тонко, саркастично и разнообразно, нанося сопернику едва заметные, но меткие удары, больше похожие на уколы шпагой. Баринов боксирует эмоционально и страстно, невзирая на собственный возраст и превосходящую силу соперника.

Поединок двух одиноких мужчин и становится темой спектакля. Энергия против слабости, интеллект против посредственности, эгоизм против любви, профессионализм против дилетантизма, талант против таланта. Сначала кажется, что герой Гордина на голову сильнее своего визави, но постепенно выясняется, что он растерян и слаб. И дело тут не в физической форме, а в человеческой состоятельности, в том, как и зачем он прожил свою жизнь. Из громогласного победителя, палящего в любого гостя без разбора, он превращается в бессильную жертву собственных иллюзий. Его противник, наоборот, из провинциального простака преображается в умницу-интеллектуала, бесстрастно кидающего в финале свое «Придется сменить дверь. Эта уже расстреляна насмерть». Победа за явным преимуществом присуждается не видимому фавориту, а тому, кому в начале спектакля можно было только посочувствовать.

Но Гинкас не был бы Гинкасом, если бы поставил спектакль про избитое «все не то, чем кажется». Даже больше, чем личная эволюция героев, его волнуют их взаимоотношения, то, как они соотносятся друг с другом во времени и пространстве. Как быстро выясняется, у этих двоих никого на свете больше нет, вот они и дергают друг друга за ниточки, манипулируют, издеваются. Парадокс в том, что одного нет без другого, они проявляются только, когда вступают в контакт и взаимодействуют. Они становятся мерой друг для друга (и только тогда становится ясно, что провинциальный учитель литературы не менее одарен, чем всемирно знаменитый писатель, лауреат Нобелевской премии). Они, и знать не знавшие друг о друге в 19:00, ближе к 21:00 жить друг без друга не могут. И это вовсе не любовная связь или ненависть, а что-то вроде со-зависимости.

Гинкас, главный в русском театре специалист по темным сторонам человеческой души, и здесь остается верен себе. В ловко скроенной коммерческой пьесе он обнаруживает глубокую экзистенциальную драму об одиночестве и бессмысленности бытия. Смерти в его постановке больше, чем жизни, а тайна ровно одна – так никем из героев и не найденный ответ на вопрос, зачем они родились на свет. Так что в итоге выбор материала оказывается не неожиданностью, а вполне логичным решением Мастера. Другое дело, что зрителю это решение может показаться не только внезапным, но и мучительным: два часа психоанализа – дело нелегкое, особенно если, анализируя других, анализируют тебя.

Ольга Егошина «Судьба, судьбы, судьбе, судьбою, о судьбе»

teatral-online
30 января 2018

Кама Гинкас поставил «Вариации тайны» по пьесе Эрика-Эмманюэля Шмитта. В ролях – ведущие артисты ТЮЗа – Игорь Гордин и Валерий Баринов.

Свой дипломный спектакль Кама Гинкас ставил по «Ночному разговору с палачом» Фридриха Дюренматта. Пожилой, усталый палач приходил в дом писателя-интеллектуала, и шаг за шагом, слово за словом, — становился его проводником в трудном искусстве ухода из жизни, наставником в трудном деле перепросмотра собственной судьбы и подведения итогов. В новом спектакле режиссера по пьесе Шмитта «Вариации тайны» в дом писателя, нобелевского лауреата Абеля Знорко приходит несколько нервирующий незнакомец – Валерий Баринов, представившийся журналистом. И шаг за шагом, слово за словом, драматический поворот за поворотом Абель Знорко – Игорь Гордин начинает разматывать свою такую успешную и такую несчастную жизнь.

Самопознание – ключевое слово режиссера Камы Гинкаса. Любая его постановка – всегда путешествие в глубь души. Его герои отравляются самопознанием и исцеляются самопознанием. Самокопание и самоедство – неотъемлемая составляющая Раскольникова, каким его играл Маркус Гротт и Свидригайлова, каким его играет Игорь Гордин, великого инквизитора в исполнении Игоря Ясуловича и гробовщика Якова – Валерия Баринова.

Суетливый смущенный гость в вязанных носках кружит вокруг знаменитого хозяина дома на острове, подкидывая ему то один вопрос, то другой.
Мягко светятся синие шары-лампы. Сергей Бархин создал на сцене поразительно красивый дом-алтарь, где из любой точки видна фотография обнаженной женщины, которая сидит к нам спиной.

Собственно, далекая женщина и будет главной темой беседы-поединка двух мужчин. Женщина-страсть. Женщина-подруга. Женщина-муза. Женщина-ребенок. Женщина – щедрая как жизнь и беспощадная как смерть. Женщина, рядом с которой так невероятно трудно. И без которой решительно нечем дышать. Как определил в своем предуведомлении сам режиссер: «Что есть любовь? Что есть женщина? И что делает любовь с человеком, попавшим в ее силки?»

Игорь Гордин и Валерий Баринов разыгрывают хорошо сделанную пьесу на двоих с мастерством виртуозов, для которых «ноктюрн на флейтах водосточных труб» — привычная рутина. Каждый жест, каждый поворот, каждое перемещение – от стола к бару и обратно полно тысячи нюансов. Как Эрик Ларсен пьет предложенную рюмку водки: опрокинув жадным жестом, тут же наливая себе другую. Затормозив перед третьей: пожалуй, сейчас хватит, внутренний огонь залит.

Как Абель крутит в руках конверт, который хочет переслать той далекой женщине через предполагаемого посыльного!
Фраза, еще фраза. Спектакль неистощим в вариациях и поворотах темы (а тема здесь та самая, которую никто не может определить). Недаром центральный образ пьесы Шмитта – музыкальная пьеса Элгара: вариации темы, которую никто не может определить…
Разматывание прошлого все ближе подводит к точке невозврата. Слово, другое, третье. И вот сейчас у обоих уже не останется выбора. И оба понимают, что пропасть все ближе. Интонация Эрика все тверже, и его ноги все упрямее упираются в чужой пол. У Абеля надменные цедящие интонации сменяются негодованием, за которым растерянность и боль.
Жизнь, которую строил сам по собственным чертежам, а превратил в тюремную камеру. Обманувшие мечты, ускользнувшая полнота, обманувшая близость. Тебя обманывали или ты обманывался по собственной воле? Тебя предали или ты сам был предателем?
Кто был главным твоим собеседником? Реальный человек или обманчивое эхо? Двое мужчин обнаруживают, что могли бы быть друзьями, но больше они не увидятся. Женщина на портрете будет по прежнему их соединять и разделять.

Путешествие в глубь души как всякое путешествие приведет обратно, в исходную точку. Только иллюзий после него остается все меньше и меньше. Ловко скроенные Шмиттом сюжетные повороты обретают дыхание подлинной драмы. Той самой «настоящей» проверки души, которую только и можно пережить в театре.

 

 

Анастасия Паукер «Простая мелодия»

ПТЖ
1 февраля 2018

В основе спектакля Камы Гинкаса пьеса Эрика-Эмманюэля Шмитта «Загадочные вариации», с некоторой периодичностью появляющаяся на мировых подмостках, а в Москве не обновлявшаяся достаточно давно: уже почти 20 лет спектаклю Театра Вахтангова «Посвящение Еве» с Василием Лановым и Евгением Князевым, приблизительно столько же уже сошедшему с подмостков спектаклю Театра Маяковского с Игорем Костолевским и Михаилом Филипповым. Пьесу на две мужские роли неизменно доверяют только маститым величинам.

«Загадочные вариации» находятся на опасной границе между бульварной мелодрамой и интеллектуальным детективом, но в случае Гинкаса оказываются, скорее, философской драмой. В центре ее лишь два героя: двое, казалось бы, случайных мужчин — притянутых друг к другу связавшей их навсегда женщиной. Литератор, нобелевский лауреат, состоятельный отшельник, заперший себя на норвежском острове, Абель Знорко и нагрянувший к нему с визитом несуразный, простоватый и с первых мгновений подкупающе сердечный журналист Эрик Ларсен. Тот прибыл по случаю выхода очередной книги Знорко, сильно отличающейся от прежних произведений автора и представляющей любовную переписку мужчины и женщины. Интрига развивается как интеллектуальный, филигранный боксерский бой: лауреат сыплет колкостями и пытается унизить, а то и пристрелить Ларсена (1:0); неумелый журналист вынуждает гениального мизантропа признать, что в основе книги — реальная история его любви к Элен Меттернах (1:1); но признание это не так уж и дорого писателю дается, ведь он заманил к себе интервьюера исключительно потому, что тот живет в одном городе с его любовью, которая вдруг перестала отвечать на письма (2:1). И тут поединок стремительно движется к неожиданному нокауту: журналист — не журналист, а учитель музыки и муж Элен (2:2); Элен, кстати, умерла (2:3); 10 лет назад. А письма писал он сам (2:4). Элен 12 лет назад вышла замуж и вела переписку с Абелем Знорко так, будто мужа и не существует. Единственной точкой их пересечения оказалась пластинка «Загадочные вариации» Эдуарда Элгара, подаренная ею обоим мужчинам.

Роли Кама Гинкас беспроигрышно отдает двум своим равным величинам и соперникам: Игорю Гордину и Валерию Баринову. Эрик Ларсен у Баринова недотепа, шлепающий по жилищу неистовствующего гения в длинных шерстяных носках. Псевдожурналист со сломанным диктофоном вначале выглядит как «мужик», зашедший к своему «барину» получить оплеух, но уже совсем скоро обретает достоинство и силу. Представительный, но суетливый и чудаковатый «барин» в бархатном халате с прикрепленным к нему орденом, резкий, непримиримый вначале, то разъяренно мечется по дому, то сломленный и прозревший обмякает и теряет свою порывистость в финале. Диапазон у обоих ролей крайне богатый и так тонко, последовательно, шаг за шагом выдержанный обоими артистами, будто они идут по канату с разных сторон и расходятся, ни разу не потеряв равновесия и не дотронувшись друг до друга.

Гинкасу интересно столкновение мировоззрений, двух принципов, двух взаимообратных сил и пониманий любви: «брать» и «отдавать». Спектакль мог бы стать пустоцветным остросюжетным поединком, но благодаря режиссеру, его неизменным «достоевским» мотивам и его выдающимся артистам, он обретает объем, воздух и философию целостного, зрелого, выстраданного мировосприятия. Мировосприятия, зиждущегося на парадоксах, на сочетании драмы и фарса, детальности чувствования и пространственно-временной обобщенности. В абстрактных, вневременных декорациях Сергея Бархина два героя за два часа транслируют полярные способы взаимодействия с жизнью. Уход от нее, желание закрыться от невозможности насытиться и завладеть предметом своей любви сполна, страх даже не потерять, а обрести и, как следствие, консервирование себя в гениальной литературе — с одной стороны; и не мудрствующее лукаво желание отдавать любовь, существовать внутри нее даже после смерти возлюбленной, так и не обладая ею всецело, — с другой. Продолжать переписку жены с ее любовником, дабы длить ее существование и свое чувство к ней, прощение и принятие без ревности и желания мстить. Но, тем не менее, красивая и беспомощная невозможность отпустить. Выясняя свое отношение к этой женщине, двое уже возрастных мужчин на самом деле в этот, может быть, ключевой вечер своей жизни пытаются разобраться со своим отношением к основным категориям бытия. И для человека, запертого в своем страдании и не заметившего смертельной болезни любимой женщины, результаты этого вечера оказываются неутешительными.

Безусловно, в поединке, разыгранном Гинкасом, Гординым и Бариновым, нет победителей, и никто не претендует на знание истины. Она ведь так же неуловима, как та ушедшая женщина, как ее чувства к этим двум мужчинам и как та мелодия, что не существует. Мелодия, очертания которой можно угадать только по оставшимся после нее вариациям.

Ольга Фукс «Посвящение слабости»

Экран и сцена
1 февраля 2018

Кама Гинкас часто избегает “хорошо написанных пьес”, предпочитая им документальный материал или инсценировки прозы – выбирает то, где нет кристаллической решетки чужого текста и где режиссер более свободен, а значит, и более ответственен. Нередко отказывается он и от большой сцены, ставя спектакли в фойе, на лестнице, в театральном райке, во флигеле – там, где живут домовые театра, хранящие его тайны. Но в последней работе он явно пошел поперек себя, навстречу мейнстриму – поставил на основной сцене МТЮЗа “Загадочные вариации” Эрика-Эммануэля Шмитта, пьесу, написанную всего лишь двадцать с небольшим лет назад для Алена Делона и Франсиса Юстера и с тех пор по справедливости игранную-переигранную на многих сценах. В Москве эту пьесу исполняли на пару Михаил Филиппов с Игорем Костолевским (Театр имени Вл. Маяковского, постановка Елены Невежиной) и Евгений Князев с Василием Лановым (Театр имени Евг. Вахтангова, постановка Сергея Яшина до сих пор в репертуаре и называется “Посвящение Еве”), а по миру она прошла от Америки до Японии.

“Загадочные вариации” (в версии МТЮЗа “Вариации тайны”) – любовный треугольник, его вершина – женщина – скрывается в тумане небытия. А у основания – двое мужчин, олицетворяющих два типа любви: идеальную, то есть во многом выдуманную, и реальную, деятельную, часто лишенную романтики и граничащую с бессилием и ненавистью. Режиссеру и двум актерам предстоит пройти здесь путь от почти детективной завязки через психологические дебри до парадоксальной развязки. Игорь Гордин и Валерий Баринов начинают почти с клоунады, где Белый – нобелевский лауреат, фальшивый отшельник на полном обеспечении, от мяса до женщин, автор двадцати романов и любитель эксцентричных выходок Абель Знорко (Гордин), а Рыжий – горе-журналист, который и не журналист вовсе, а вообще учитель музыки, напуганный и упрямый, нелепый в своих высоких и толстых шерстяных носках Эрик Ларсен (Баринов). Они ломают комедию друг перед другом, прощупывают один другого в поисках слабых мест и, казалось бы, все преимущества оказываются у нобелиата – власть хозяина, блеск баловня судьбы, отсвет идеальной любви, которую он испытал и которой сумел придать столь завершенную литературную (а заодно и коммерческую) – роман в письмах – форму. Но Игорь Гордин играет именно слабость, какой-то сущностный изъян современного человека средних лет, научившегося ловко подменять эрзацами успеха истинные чувства, прожитые события, но не сумевшего избавиться от тоски по ним. Его визави – совсем иной (Кама Гинкас не зря отдал эту роль актеру другого поколения). Кряжистый, несуразный, уморительно смешной в своем беспокойстве о том, правильно ли описаны в романе сексуальные переживания, раздав-ленный памятью о физическом умирании любимой жены, он, напротив, очень взволнован судьбой этого великолепного сюжета и хочет придать ему завершенность…

Культовый писатель Эрик-Эммануэль Шмитт мечтал стать композитором и не оставлял уроки музыки, даже когда стал очевиден его литературный талант. Вполне возможно, что первым импульсом к рождению сюжета этой пьесы послужила именно идея композитора Эдуарда Элгара написать вариации на тему, которую невозможно уловить, зашифровав в них имена своих близких.

Имя художника и страстного любителя-скрипача Жана Огюста Доминика Энгра используется в названии самой знаменитой фотографии Мана Рэя “Скрипка Энгра” (“виолончельный” силуэт женской спины со специфическими фигурными прорезями – эфами – положил начало целому направлению вариаций на тему “музыкальной” женственности), а во французском языке это словосочетание породило еще и целый букет смыслов: слабость, вторая натура, хобби. Самого Мана Рэя (Эммануэля Радницкого) непрофессиональное увлечение фотографией спасло от безвестности среднего художника, вторая натура вышла на первый план.

Разумеется, в спектакле Камы Гинкаса звучат “Загадочные вариации” Элгара, и в глубине заваленной книгами (в том числе и не распакованными пачками, точно уже никому не нужными) берлоги писателя-отшельника мерцает репродукция “Скрипки Энгра”. Спектакль Гинкаса – как раз и есть посвящение слабости, второй натуре, оказавшейся главной. Прозрению, переворачивающему всю жизнь, как песочные часы, и начинающему обратный отсчет времени к финалу. Трезвому осознанию, что откровений такой силы уже не случится (не зря же время действия – полярные сумерки, остаток полярного дня перед наступлением полярной ночи).

А еще – посвящение той вариации, которую можешь написать только ты в мире, где все уже было – и любовь, и измена, и прощение, и сублимация в искусстве. Не было только твоей вариации на тему, которую невозможно уловить.

 

Анжелика Заозерская «Игорь Гордин сыграет Алена Делона в спектакле «Вариации тайны»

Вечерняя Москва
19 января 2018

Режиссер Кама Гинкас обратился к пьесе знаменитого французского драматурга и писателя Эрика-Эмманюэля Шмитта «Вариации тайны», чтобы рассказать публике о той единственной, бесконечной, опасной любви, от которой не спрятаться даже на далеком одиноком острове, о любви, о которой писал Платон, и о которой – все великие стихи, поэмы, симфонии. Это миф «о двух половинках» и множество его вариаций, созданных людьми согласно их представлениям о счастье, свободе, ответственности.

У Нобелевского лауреата по литературе Абеля Знорко (Игорь Гордин) отношение к любви сложное, не без эгоизма художника, и требовательности избалованного вниманием мужчины. Он не может жить без Элен, но страх оказаться рабом своих чувств, а что еще страшнее, лишиться свежести, первозданности ощущений, заставляет его бежать на остров, превратиться в волка-одиночку (или, как его называют Людоеда) и начать переписку. 15 лет он пишет письма Элен, которые выливаются в самый лучший его роман.

Спектакль начинается с визита в дом писателя чудаковатого журналиста Эрика Ларсена (Валерий Баринов), который примчался на остров за сенсационным интервью с лучшим романистом современности. Журналист, включив магнитофон писателя, слышит любимую мелодию своей жены Элен, и сразу догадывается о том, о ком роман. Журналист – добрый человек, настолько добрый, что больше жалеет писателя, чем себя, нелюбимого мужа. А писатель, как многие творцы, во многом чудовище. Его роман, его гений для него дороже жизни любимой женщины.

Дуэт мужа и любовника, гения и обычного журналиста, эгоиста и альтруиста, беглеца и искателя сенсаций в исполнении двух выдающихся театральных актеров заставляет публику внимать каждому слову, не опуская глаз от сцены. Кама Гинкас – режиссер жесткий, и перед премьерой он буквально потребовал от зрителей забыть про телефоны.

Шмитт написал эту пьесу специально для Алена Делона. Известно, что Делон с большой неохотой выходит к людям, он разочарован почти во всем, как и писатель Знорко. В своем сердце он хранит любовь к божественной и несчастной Роми Шнайдер, о которой вспоминает с любовью и болью. Делона до сих пор обвиняют в том, что он погубил Роми — как и Знорко погубил Элен. Пьесу играют во всем мире, и в этой роли блистали и блистают многие артисты. Игорь Гордин – один из этой плеяды. Совершенно особенно играет Валерий Баринов. Это успех.

 

 

 

 

Марина Токарева «Любовники не выживают»

Новая газета
20 января 2018

Крымов и Гинкас поставили спектакли о главном человеческом чувстве

«Ромео и Джульетта (киндерсюрприз)»,
режиссер Дмитрий Крымов

Лягушонок и Кролик, они встречаются на взрослом празднике, в масках. И сразу, пока он шевелит длинными белыми ушами, а она таращит зеленые глаза, пока длится их первый разговор, понимают: навсегда. Потом, когда мир разлетится в куски, он подберет между обломков зеленую маску лягушонка, фрагмент счастья.

…Как сочетаются цвета на столе, если баклажан положить рядом с помидорами? Куда пристроить лук? Айву? Папа Капулетти маниакально сосредоточен на сервировке свадебного обеда.

Как сделать так, чтобы занавески держались? Крюки, на которые их вешают, вылезают из стены, — мама Монтекки поглощена интерьером в комнате сына, столько забот, никак не понять, что же случилось?!

Родители — те самые, «две равно уважаемых семьи в Вероне, где встречают нас событья», еще молодые, но сильно озабоченные — второстепенным, как главным: заняты только мусором жизни, и сами незаметно становятся его частью. Тем более, что события нас встречают не столько в Вероне, сколько посреди столетий. Дмитрий Крымов со студентами третьекурсниками своей и Евгения Каменьковича гитисовской мастерской распорол пьесу по швам, ветхие части заменил синтетической тканью, чтобы выкроить, вытащить из воздуха времени этот киндер-сюрприз.

Черный мешок для мусора, внутри которого — смерть самых знаменитых юных любовников человечества.

Мусорный мешок, края которого, влезая внутрь, в финале сглаживает Джульетта, главный образ режиссерской мысли, вбирающий мир, который предъявляет спектакль.

Здесь Парис поглощен логистикой свадьбы, утянут в глубины гаджета, откуда ему отдает команды мамаша, герцог Веронский — велеречивый гид, сквозь века ведет экскурсию по местам славы Ромео и Джульетты (ставшей брендом, значит, частью мусора). Рядом с кормилицей (кислой, трескучей вдовой) мрачно восседает покойный муж с ветвистыми рогами; слуга Пьетро вспоминает, как служил в российской армии; монах Лоренцо тот еще фрукт, то и дело получающий по морде, наконец, Меркуцио и Тибальт, рэперы-бандиты, чей кровавый уличный баттл, заканчивается плохо для обоих.

…Анатолий Эфрос ставил «Ромео и Джульетту» дважды, в 70-х и в 80-х, на сцене и телевидении, и постановки отличались друг от друга, как два разных человека. Первый был — праздник любви, второй — торжество разлуки. Но всякий раз режиссер опирался на шекспировский привычный текст.

Сын Эфроса, Дмитрий Крымов, пьесу читает глазами сегодняшнего человека, замученного непрерывным письмом от жизни, в котором слишком «многа букаф». Он дает персонажам современный язык, страшно далекий от шекспировского. Вчитанный в костяк пьесы, этот язык, казалось, чужой и насильственный, необъяснимым способом втягивается и растворяется сценой. Качели между шекспировским каноном и мусорной современностью порождают новый масштаб трагедии, в которой участвует зал, превращаясь в родню и соседей.

Сила примет и деталей, извлеченных из воображения Крымова, вырастают в силу идей. Микст времен, как ни странно, высвобождает энергию пьесы. И всё подхватывает вихрь сегодняшнего свирепого хаоса, сметающего эмоции и чувства, события и трактовки, частное и общее в мусорную свалку бытия.
Крымов свободно соединяет сцены и ассоциации: «когда Кормилицу прислать?!» — требует ответа Джульетта, тут же происходит лихорадочная раскопка ее легендарной гробницы — из нее вылетают тряпки, хлам, всех накрывает жуткая вонь, а над сценой все висит вопрос, «…так во сколько Кормилицу прислать?!»

Джульетта в этой истории по традиции главная. Это она бросает вызов семейной розни, закручивает пружину действия, это ее неистовое нетерпение рвет пряжу судьбы. У Крымова она (Анна Патокина) — полусонный полуребенок, полубессознательно идущий на зов инстинкта, но еще по привычке вспрыгивающий на колени к матери. Здесь — и это из центральных новаций спектакля — главнее Ромео. Он (Никита Найденов) истинно шекспировский герой — особого душевного строя и состава, высокий, угловатый, тонкий. Которому изначально дано знание происходящего.

…Джульетта перед смертью красит губы, неумело и жирно, выбрасывает пузырек, из прорехи мешка выскальзывает, повисает рука. Ромео выходит уже готовым — всё кончено. Но пока старается не замечать замерший посреди пустого пола черный пластиковый ком.

Надо быстро всё сделать. Внутри мешка он сплетается с Джульеттой. Босые ноги видны. Киндер-сюрприз готов.
А мимо — на свадьбу или похороны — спешат вип-гости: стильный траур, шампанское, цветы.

Дмитрий Крымов давний участник театрального процесса, а режиссер — относительно молодой. Из наложения опытов и возникает нынешнее художественное качество. Его спектакль, сделанный, как тренировка студентов, словно бы между делом, вышел обжигающе существенным.


«Вариации тайны»,
режиссер Кама Гинкас

Кама Гинкас взял пьесу Эрика Эмманюэля Шмитта, назвал «Вариации тайны», сделал из нее двухчасовое приключение чувств. Два отличных актера в пространстве Сергея Бархина держат зал в сосредоточенном напряжении. Редкое чувство в нынешнем театре: забываешь, что ты — зритель в зале. Класс игры и режиссуры превращает зрителя почти в вуайериста, подглядывающего настоящую жизнь настоящих людей, а по сути возвращает театр к его исчезающей подлинности. Как часто в последнее время приходится заниматься в основном анализом приемов, выпирающих из постановки неровными углами; как часто сделанность спектакля становится основным сюжетом мысли о нем. Здесь следишь не за ходами, за полнотой жизни героев. Читать далее

Дьяков Сергей

Дьяков Сергей Юрьевич
Родился 21 января 1996 года в с. Андроники Ярославской области. В 2017 году закончил ВТУ им. М.С. Щепкина (курс В. М. Бейлиса и В. Н. Иванова. Педагог Р. Г. Солнцева).
В 2018 году принят в труппу МТЮЗа.