Галина Скоробогатова «Интервью с Камой Гинкасом»

Экран и сцена 01.02.2006

«Это самый некоммерческий проект в мире, какой только может быть. Все, что написал Достоевский, о чем он размышляет, что его беспокоит и бесит (особенно в этих его страницах), направлено против самой сути «коммерции». Вот первое, о чем хочу сказать.

Я знаю точно, что «Великого инквизитора» никто никогда в России не ставил. Пользовались отдельными фразами, цитатами, даже какие-то странички играли в спектаклях – и все. Еще два года назад я бы с абсолютной уверенностью сказал, что никто и в мире не ставил. Но чуть больше года назад Питер Брук в городе Париже поставил «Великого инквизитора». Правда, он поставил это скорее, как чтение под музыку, чем спектакль или пьесу. Я сам это действо не видел, но мой агент в Америке, который давно хочет, чтобы я поставил там этот спектакль, специально поехал, посмотрел и сказал мне: «Кама, не волнуйся. Это все другое». Я и не волнуюсь».

«Что из нашей работы не получилось бы, это — событие историческое. «Великий инквизитор» — это самые сущностные, самые основополагающие, самые резкие, самые кардинальные, самые искренние, самые наглые, самые хулиганские, самые эксцентричные, самые трезвые, самые жестокие и самые нежные страницы Достоевского о нас, человеках. И они будут произнесены вслух, публично. Они будут сыграны».

«Это произведение Достоевского — на все времена. А сегодня выясняется, что нет ничего более, простите-извините, злободневнее. Я никогда не занимался «злободневным», но эта самая глобальная, самая откровенная, самая тонкая по философии вещь, последние годы становится до примитивности «злободневной» — до такой степени мы поменяли нашу систему ценностей. Всегда в России считалось – «бедность – не порок», а богатство вызывало сомнение. Сегодня, бедность – стыд, богатство же (любое богатство) – достоинство.
Я знаю это произведение уже «тысячу лет», но где-то лет пять назад прочел еще раз и понял, что там все обо мне. Обо мне, идущем по улице, покупающем свежую булку без очереди, довольном своим теплым домом, хорошей машиной. Так что же это такое? Я обнаружил в себе какие-то новые странные ростки. Оглянулся: оказывается, народ давно живет по принципу «обогащайся, как можешь». А каким образом пришло это богатство: ограбил, зарезал кого-нибудь или обманул – неважно. Сегодня это не имеет значения. Ты успешен – и этим все оправдывается. Выступай по телевизору, ходи в сауну, не забывай креститься в церкви, а твой партийный билет пусть тихонечко полежит в комоде».

«То, что человек животное – даже спорить не надо – это так. Важно другое: как к себе относиться. Я – совсем животное или как? Я только плоть, нуждающаяся в хлебе (ведь плоть надо восполнять), я плоть, жаждущая комфорта (её надо лелеять), я плоть, требующая периодического сексуального спаривания (плоть необходимо удовлетворять!), так вот, я только плоть или…я, все-таки что-то еще. Проклятие наше в том, что мы не только животные. Бог вселил в нашу плоть и еще что-то (в небольшой, правда, дозе), но это «что-то» — ужасно мешает спокойно, удовлетворенно жить, и надо от этого «что-то» избавляться или … или как?»

«Мы богоподобные (хотя бы отчасти) существа или мы просто плоть? Вот как ставит вопрос Федор Михайлович».
«Потому что Он (Тот, о Ком пишет Достоевский с большой буквы) видел в нас богоподобных, равных себе существ. Он дал нам свободу выбора. Он не захотел покупать нашу веру в Него. Он считал: человек свободен, человек выбирает сам.
Но свобода… это такое бремя! Сам выбрав, как жить, в кого веровать, сам выбрав идти налево или направо, сам выбрав президента или жену, — сам же и отвечай за это. И тут уж нечего ссылаться на плохое правительство, или на плохую жену (их выбирал ты). Вот почему мы мучаемся с этой свободой, торопимся перепоручить ее кому угодно: Гитлеру, Сталину, царю-батюшке или первому попавшемуся кандидату в президенты. Американцы издавна у нас считаются ужасно свободными. Да и они себя считают такими. Последние несколько лет я много работал в Америке. Что-то я этих свободных американцев не очень разглядел. Они с радостью отдали товарищу Бушу право решать за них все вопросы. Товарищ Буш решил, что надо воевать со всем мусульманским миром, ну, и ладно. Погибло такое-то количество людей, сначала мало, потом побольше, но ведь не у меня. Они сейчас поступают так же, как и мы всегда и повсеместно поступаем, поступали и, видимо, будем поступать. Спихнуть эту ненавистную свободу. Отдать ее кому ни попадя и, по возможности, быстрее. Вот наше рассейское, американское, татаро-монгольское, в общем, обыкновенно человеческое желание».
«Я это разглядел в себе, в нас «здесь» и в нас «там», в нас повсюду. Вот почему я захотел поставить «Нелепую поэмку». Иван Карамазов сочинил «Поэмку» про Великого инквизитора. «Вещь нелепая, но мне хочется ее рассказать». Вот и мне хочется ее рассказать.»
«Бог создал нас чудовищно несправедливо. Ну, сделай нас духами бесплотными! Как легко! Или животными! Тоже легко. Я видел собственными глазами, как курица клевала яйцо, которое сама только что снесла. Вопросов к ней нет. У нее тоже вопросов нет — она так создана. А вот этот эксперимент, который над нами проводит Господь, создав нас из плоти, то есть животными, но всучив туда дух проклятый, который постоянно задает вопросы, — это же мука! Так вот, у Достоевского есть чудовищная претензия к Господу Богу, и он ее, как неистово верующий человек, никак не может высказать. Он прячет все эти вопросы то в Раскольникова, то в Свидригайлова, то в Ивана. Но, смотрите, что делает Достоевский. От того, что это такая наглая, рискованная, ужасающая постановка вопроса, даже Иван не решается говорить все «от себя». Он передает это Великому Инквизитору, перенеся все действие в какую-то Испанию, в которой ни Достоевский не был, ни Иван тем более. Сочиняет некую мифическую историю, которая происходила в якобы средние века, и погружает туда все, что не дает ему покоя. Прячет. Слишком невыносимо! Потому что то, что говорит о нас Великий Инквизитор, такая ужасающая правда, что произносить ее вслух страшно. А ведь он не лжет».

К. М.Гинкас. 20 января 2006 года.