Марина Квасницкая Елена ЛЯМИНА: «Исследование гордыни и кротости»

Экран и сцена 26.03.2010

Актриса Елена Лямина заставила заговорить о себе с первых своих ролей. Но именно в спектакле МТЮЗа “Кроткая” по повести Ф.М.Достоевского ее индивидуальность открылась по-новому. Может быть, потому, что сам типаж героинь Достоевского, с их ангелами и демонами в душе, начисто вывет-рился из нашей жизни. Точно так же типаж тургеневской девушки с косой, с верой в идеалы, с особой целомудренностью, невозможно воссоздать только усилиями стилистов. Тем любопытнее актрисы, которые справляются со сложными задачами. Характерно, что именно МТЮЗ умеет находить таких необычных исполнителей. Или выращивать их.

– Вы играете тот редкий тип женского характера, который называют кротким. В чем его суть?
– В христианском понимании женская кротость – это беззлобие, принятие своей судьбы, покорность мужу. Но есть предел даже у самого кроткого человека, и тогда он бунтует. – В каких жизненных ситуациях вы бываете кроткой?
– На репетициях. Режиссер Ирина Керученко много спорила с исполнителем главной роли Игорем Гординым о том, что такое истинный Достоевский. Я сидела меж двух огней и делала все, чтобы разрядить напряжение. Мне так хотелось работать! – Хватило ли у вас жизненного опыта, чтобы прочувствовать эту трагическую историю? Она хоть и наполнена юмором, но грустная до невозможности. Особенно этот призыв учиться любить…
– Мне кажется, опыта у меня хватило. Моей героине 16 лет, но в этом возрасте такую героиню не сыграешь. Что касается призыва Достоевского учиться любить, то понимание этого умения открывается человеку не сразу, зачастую после потери. Я согласна: надо учиться прощать, принимать. После этой работы я изменилась, открыла в себе такое темное и страшное, чего и не предполагала. Я с удивлением поняла, что на донышке души могут лежать гнев, боль и копиться, что самое страшное. Они могут вырваться в самый неожиданный момент. – Зрители не всегда представляют, как на самом деле трудно выйти на сцену и сыграть разочарование, боль, момент расставания с жизнью. Какой ценой вам дается необходимость вновь и вновь выходить на сцену?
– Самое трудное для меня в этом спектакле – начало. Зрители входят в крошечный Белый зал, рассаживаются, а мы безмолвно играем. В эти минуты я почти задыхаюсь от волнения. Вижу глаза зрителей и думаю: они хорошие люди, и я их люблю. Я просто обязана рассказать им историю про Кроткую! Так я преодолеваю свои страхи. А потом я вижу только мужа-закладчика, которого исполняет потрясающий актер Игорь Гордин. Страх проходит, есть только желание вновь пережить эту историю. Вдовец сидит у тела жены-самоубийцы и украшает ее драгоценностями. А она сидит… живая. Впрочем, сама история распада семьи тоже абсурдна. Как еще ее передать, если не таким шоковым приемом? – Как настраиваете себя, надевая театральный костюм? Без чего вы не можете выйти на сцену?
– Я каждый день задаю себе вопрос: зачем мне это нужно? Просыпаюсь и засыпаю с этим вопросом. Перед спектаклем мне важно ответить себе на вопрос: ради чего я иду в театр? Ради признания, успеха, зрителей? Как только ответила на этот вопрос – каждый раз по-новому – я могу надевать театральный костюм. – Вы играете очень сдержанно и скупо. Обычно это присуще актерам, которых много хвалили на студенческой скамье, вошедшим в профессию уверенными в себе.
– Мне кажется, что у меня это скорее от деликатности к партнерам на сцене. Я влюб-ляюсь в них и готова оставаться в их тени, если того требует роль. По большому счету, в институте в меня никто не верил. И я с этой ситуацией боролась. Дают главные роли красоткам? Я привлеку внимание к себе эксцентрикой. – В вашем понимании трагедия всегда связана со смертью?
– Нет. Моя героиня в спектакле “Фантомные боли” душевно больна, она живет в пограничном мире между реальностью и миром своих фантазий. Кажется, что она жива только внешне, а разум и душа остались там, в прошлом. Мне как актрисе безумно интересно исследовать это существование на грани нормы и патологии. Ну, чем не Офелия? Василий Сигарев придумал отличную интригу. Парадоксальность ситуации в том, что эта кристально чистая женщина заводит беспорядочные любовные связи. Точнее, их порядок в том, что она видит в любом мужчине своего погибшего мужа, если тот надел очки покойного. Окружающие пользуются ее беззащитностью. И это трагично. Такие истории не редкость, они меня волнуют. Это был дипломный спектакль режиссера Ирины Керученко, который потом вошел в репертуар Театра.doc. Моя первая профессиональная роль. Этот спектакль мы с успехом показывали на зарубежных театральных фестивалях. – Кстати, режиссер чуть ли не из-под палки делала эту работу – не нравилась пьеса.
– Однако результат оказался хорошим. В этом и есть железная воля руководителя режиссерского курса Школы-студии МХАТ Камы Гинкаса – заставить овладеть ремес-лом, зачастую вопреки желаниям студентов. – Говорят, что ваша Гедда Габлер была похожа на саму Ирину Керученко, режиссера. Наверное, вы чувствовали себя ее зеркалом, альтер эго?
– Когда работаешь с режиссером, то вольно или невольно происходит сближение. Ведь когда режиссер что-то показывает или объясняет особенности героя, то ты безоглядно отдаешь себя во власть его замысла. На тот момент Иру волновала тема максимализма, непомерной гордыни: “Или все – или я выхожу из игры!” И меня ее задача зажигала! Мы стали даже внешне похожи – носили одинаковые прически. Конечно, в этой работе больше всего помогала вера режиссера в меня. Ведь многие скептически отнеслись к моей кандидатуре на роль героини пьесы Ибсена. Я репетировала на пределе сил, на грани срыва – ведь на карту поставлено так много! Я безмерно ей благодарна за мощную поддержку. Ну, кто еще может так внушать веру в себя? Кто может называть актера великим, пусть даже чуть шутливо, когда он еще делает первые шаги в профессии? Покажите мне еще хоть одного такого режиссера! Особенно, если учесть, что по сути режиссеры всегда подчинены успеху, ради него готовы пожертвовать всем, даже дружескими отношениями. Я счастлива, что наши профессиональные отношения выше этого. – Ирина Керученко любит изучать такие полярные явления, как смирение и амбиции. Легко ли вам бросаться из одной крайности в другую, воплощая ее идеи?
– Исследование гордыни и кротости – действительно, требует разного настроя. Силу дает нерв, который есть в моих героинях. Я стараюсь их понимать и искать в них уязвимость и силу. Этот путь мы прошли с режиссером вместе. – В РАТИ вы заканчивали курс со специализацией “актер мюзикла”. Где же вы получили настоящую, а не формальную школу драматического искусства?
– Самая хорошая школа – видеть пример сильных актерских работ. Я вовремя увлек-лась Московским ТЮЗом. Я теребила всех своих знакомых: сходите в ТЮЗ! Это тот театр, где мне хотелось бы работать. – Какие спектакли ТЮЗа вам особенно нравятся?
– «Трамвай “Желание”», “Дама с собачкой”, “Пушкин. Дуэль. Смерть”, “К.И. из “Преступления””. И самый мой любимый – “Роберто Зукко” Гинкаса. По-моему, режиссер просто воспарил в этой своей работе. Превзошел самого себя. Кажется, это сделал молодой и дерзкий человек. Кама Миронович Гинкас, как мне кажется, уже достиг такой степени мастерства, когда это уже становится тяжестью, как ни парадоксально звучит. Главный герой “Роберто Зукко” – преступник с душой ребенка. Эта трагикомичная история Кольтеса задевает меня. Именно в такие моменты мне бывает больно за весь этот несовершенный мир! Он разрушается на наших глазах, а люди равнодушны. Человеческая жизнь хрупка, а жестокость может быть бесконечной – на спектакле это чувствуешь кожей. – Вы мало снимаетесь в кино, что жалко. У кого из мэтров мирового кино мечтали бы сыграть, хотя бы в своих фантазиях?
– Я бы хотела сниматься у тех режиссеров, которым я интересна и которые в меня чуточку влюблены. Только в этом случае происходит чудо. Я купаюсь в этой любви, расцветаю и делаю то, на что, казалось бы, не способна. Ведь можно встретиться с гениальным режиссером, а результата не получится. С интересом смотрю на работы российских молодых режиссеров: Хлебникова, Попогребского, Звягинцева, Хомерики и всех, для кого кино – личное высказывание. Люблю европейское кино и восхищаюсь качеством английских исторических костюм-ных сериалов. Всегда думаю: вот бы там хоть в одной серии поработать! – Слышала, что вы написали интересную пьесу. О чем она? Это попытка создать идеальную роль для себя?
– Автор идеи – Гинкас, он вдохновил меня на написание этого текста. Произошло это случайно, когда мы были на гастролях во Франции. Героиня учит французский язык, и это становится всей ее жизнью! У нее нет семьи, работы, а есть только упражнения и стандартные ситуации из “универсального разговорника”. Там, в ее книжном мире, у нее все хорошо, красиво и счастливо! Пока она не наткнется на какое-нибудь слово, которое заставит ее вспомнить, где она, кто она и кого с ней рядом нет. Я написала эту пьесу, думая и о себе. Хотя, вы не поверите, но легче произносить чужой текст, чем свой. Спасибо Каме Мироновичу, что он направ-лял меня, высоко поднимая планку! – Изменилось ли ваше отношение к профессии актрисы за годы работы?
– Раньше я думала, что театр – то место, где можно себя реализовать, познать, удовлетворить духовный голод, что это почти религиозное служение, место для избранных, несущих крест. Сейчас я более трезво и приземленно смотрю на актерство. Это тонкая и сложная профессия, но в чем-то такая же, как и другие: ты работаешь и зарабатываешь деньги, если получается. Признаюсь – эта профессия потребовала от меня больше стойкости, чем я предполагала.