Ирина Алпатова «Игра наотмашь»

Театрал 22.11.2014

Кама Гинкас поставил пьесу, которая на долгие годы практически выпала из московского театрального контекста, хотя и предлагала блестящий материал для актеров. И он в свое время был реализован, вспомним хотя бы спектакль Валерия Фокина в «Современнике» с участием Валентина Гафта, Галины Волчек, Марины Нееловой. И если поднапрячься, то можно найти вполне реальное объяснение тому, почему психологическая драма с моментами семейного триллера, вышедшая из-под пера Эдварда Олби, сегодня не столь востребована.

В качестве причин могут фигурировать как социальные катаклизмы, требующих сценического участия в разъяснении их сути, так и стремительно меняющаяся режиссерская, актерская и зрительская ментальность. И все они ровным счетом ничего не объяснят, потому что Кама Гинкас – это отдельная театральная планета, подчас предпочитающая собственную орбиту общему направлению движения. К тому же, оказывается, он еще с давних времен мечтал об этой пьесе, пришла пора мечту воплотить в жизнь, что он и сделал на сцене московского ТЮЗа.

Впрочем, слово «сцена» здесь не вполне уместно. Задействовано пространство фойе второго этажа и лестницы к нему ведущие, сыгравшие роль апартаментов Марты и Джорджа. «Декорации» в их привычном понимании тоже отменены: где-то стоит диван, где-то столик с парой кресел или барная стойка. К своим местам зрители проходят прямо через эту квартирку, а в антракте запросто можно присесть на «игровое» кресло, которое на время покинул актер-персонаж. Заигрывать с тобой здесь особо не будут, а уж тем более навязывать назойливый интерактив. Но нахождение в одном и том же пространстве поневоле включает и зрителя в страстные и порой страшные семейные игры. Ты вроде бы сторонний свидетель, но дистанция максимально сокращена. Дистанция визуальная и эмоциональная, а это все равно заставляет не только смотреть и слушать, но и, хочешь ты того или нет, вытаскивать из памяти какие-то схожие ситуации. И, казалось бы, такие далекие американские реалии быта и бытия тамошних профессоров, их жен и прочих родственников, теряют свою географическую принадлежность, обретая взамен некую человеческую общность.

Хотя, по большому счету, даже и не в этом дело. Дело в том, КАК существуют на импровизированных подмостках эти странные люди, которых в спектакле Гинкаса однозначно и не определишь: актеры ли это или персонажи, ведь между ними так реально и так старомодно иголочки не просунешь. Один из ведущих мастеров российского, да и мирового режиссерского цеха, тайны своей профессии знающий до мелочей, Кама Гинкас вдруг решил по-настоящему и всерьез «умереть в актере». И при этом только самим театральным людям известно, сколько пудов соли пришлось съесть, чтобы добиться такого виртуозного результата, и сколько лет просуществовать вместе с этими актерами, чтобы заговорить не просто на одном языке, но даже на одном из его диалектов, понятном с полуслова. И прежде чем «умереть», именно режиссер сочинил эту сложнейшую и тончайшую сценическую жизнь с ее психологическими поворотами и наворотами, криками и точнейшими паузами, истериками и моментами страшной тишины. Более того, здесь вспоминается тоже полузабытое в современном игровом театре слово «перевоплощение», когда актер не просто надевает маску очередного персонажа и периодически нам из-под нее словно бы подмигивает, но действительно влезает в его шкуру и действует уже от его лица, но силами собственного дара, превосходно ограненного Камой Гинкасом.

Причем режиссер откровенно не нагнетает страстей и не настаивает на том, как важно быть серьезным. Перед началом спектакля сам выходит к зрителям с непременной просьбой об отключении телефонов и еще какими-то ироничными фразами. Но абсолютная подлинность человеческого существования, при том что этот человек находится от тебя на расстоянии вытянутой руки, немедленно забирает зрителя в самый жесткий плен. Этот спектакль, при всей камерности пространства и «семейном» звучании, напоминает опасную горную реку с множеством неожиданных порогов и поворотов, которые способен преодолеть только самый отважный и квалифицированный мастер. Не впадая при этом в расейский «надрыв» – чтобы и рубаху на груди рвануть и пьяными слезами умыться, ведь несмотря на всяческие американизмы, и подобных возможностей здесь предостаточно.

И, может быть, поэтому эмоциональным камертоном происходящего становится Джордж в исполнении Игоря Гордина, вовремя и к месту снимающий, микширующий истерические всплески прочих. Актерской работы подобного уровня, признаться честно, не доводилось видеть уже давно. Между тем как Джордж Гордина совершенно не стремится оказаться в центре происходящего. Наоборот, он все время в сторонке – читает книгу, наблюдает, присматривается, оценивает, да и голос повышает редко. Но его внутренний эмоциональный накал такой силы, что, кажется, вот-вот над головой начнут взрываться лампочки. Скажем, как в тот момент, когда подвыпившие и нацеленные на грубый адюльтер Марта – Ольга Демидова и Ник – Илья Шляга нагло просят его принести льда. Минутная пауза, молчание, только стиснутые зубы и остановившийся взгляд, но в этой минуте сконцентрирована вся эта собачья жизнь, привычно загнанный внутрь крик злобы и отчаяния, вечно откладываемый момент принятия решения. И вдруг покажется, что сейчас-то он и взорвется, и не менее грубо даст по морде Нику, и выплеснет все, что накипело. И когда слышишь в ответ что-то вымученно-вежливое, это само по себе бьет наотмашь по зрительским нервам, уже не до мурашек доводя почтеннейшую публику, а до ощущения самой настоящей боли, потому что и ты способен почувствовать то же самое. В этом Джордже столько всего перемешано во взрывоопасный коктейль – бесконечное самоуничижение и с трудом дающаяся отстраненность, ненависть и парадоксальная жалость, граничащая с любовью, мудрость цинизм, сила и неуверенность. Он совсем не похож на ничтожество, на чем настаивает громогласная и темпераментная Марта –Демидова, которую все равно жаль, потому что и она по-своему крупная личность, хотя и несчастная до предела. И, собственно, только на последних, с каждой минутой убывающих силах Джорджа – Гордина и держится этот готовый рухнуть дом. Уступи он этим страстям – рухнет тут же, и минуты не пройдет, похоронив под своими обломками всех – хозяев и гостей.

Гости, Хани – Мария Луговая и Ник – Шляга кажутся очередным и молодым пока воплощением успевшей состариться пары хозяев. И будущее их видится схожим и незавидным. Хрупкая и недалекая девочка-жена Хани — Луговая, кажется, гораздо раньше Марты интуитивно поняла, что в этой жизни лучше спрятаться от всех и от себя самой в таком вот образе. Пить, чтобы быстрее уснуть, пусть и на холодном кафельном полу ванной, упрямо танцевать под ту музыку, которую ты слышишь, когда из проигрывателя звучит совсем другая, откровенно не понимать происходящее и даже не пытаться это сделать. Тем более, что молодой супруг свой откровенный цинизм может скрывать под маской благопристойности совсем недолгое время. И если в случае пары старшей, несмотря на все изощренно жестокие игры, можно говорить не только о соблюдении приличий, но и любви, которую не «заиграли» до конца, то с молодыми все будет куда печальнее и прозаичнее…