Лев Семеркин «Голодная собака верует»

Театральные дневники 19.01.2013

Хорошо, когда в театральном расписании (совершенно случайно) встанут рядом два спектакля чем-то обьединенные в пару. В данном случае два дипломных спектакля курса Хейфеца в ГИТИСе, включенные в репертуар ТЮЗа, на малую сцену (которая на самом деле на основной сцене размещается, ряды для зрителей выстроены на сцене, а сценическая изнанка — старые стены и оборудование — становятся естественной декорацией, или можно сказать пространством, собственные декорации обоих спектаклей туда очень удачно встроены. А спектакли также удачно встроились в репертуар ТЮЗа (от «Вороны» возникают даже более существенные отсылки к «Роберто Зукко», чем от «Лейтенанта»). Таким образом познакомился с очень интересной молодой компанией, в этом сезоне пополнившей труппу театра — Олег Ребров, Руслан Братов, Александр Паль, Соня Райзман. Они участвовали в обеих постановках и никто не повторился, каждый повернулся новой гранью, в «Вороне» – более яркой. И что еще важнее, в «Вороне» они составили настоящий идеально настроенный ансамбль, в который идеально вписались тюзовские актеры ( Сливина в роли жены мужика и три киргиза Белов, Костромыкин, Шляга).

На самом деле ставить Хармса очень легко. Также легко, как ставить Чехова. Чехов это «тоска по лучшей жизни» – вот и на сцене должна быть тоска, люди говорят, носят свои пиджаки, а жизнь проходит. Почему на сцене такая скука ? – так это же Чехов.
Хармс это «абсурд жизни». Вот и на сцене должен быть абсурд, изобразить его еще проще, чем тоску. Абсурд – универсальная отмазка. Почему на сцене бессвязный бардак, ничего не понятно – так это же Хармс, абсурд.

Тот, кто проторенных путей в искусстве не ищет, должен как-то усложнить себе задачу. Чехова можно попробовать поставить наоборот, эксцентрично и с абсурдом. А вот как поступить с Хармсом? Его не переабсурдишь. Можно клоунаду добавить (что уже сделал Левитин и закрыл тему). Разве Хармса можно поставить наоборот, то есть психологично-реалистично и даже гипер-реалистично? Нельзя. Все что угодно, только не это. Нет, нет.

А почему собственно нет, а может попробовать, что мы теряем ? И попробовали. И нашли.

«Нет ничего правдоподобнее, чем абсурд Хармса» – написано в аннотации к спектаклю и доказано спектаклем с исчерпывающей полнотой. Там не правдоподобие, там просто правда. Начинается спектакль со сценок перед закрытой дверью, подробные психологические этюды, плотная вязь петелька крючочек не только на уровне слов и интонаций, звуков-вздохов, но на уровне микроскопических телодвижений, поворотов, взглядов. Такая правда жизни. И не вообще, а конкретная, социологически точная. И даже не хармсовских советских времен, а самого сегодняшнего дня зарисовки с натуры – уралвагонзавод в кепочке, креативный американец в белой рубашке с бабочкой, одинокая женщина и «таджики», то есть в данном случае киргизы. Разыграно все очень вкусно, узнаваемо и сплошной реализм и никакого абсурдизма. И даже непонятно, каким образом этот мужик затем превращается из антигероя в героя спектакля. Он так отвратителен, поскорее бы ушел куда-нибудь или хотя бы замолчал и тогда все остальные персонажи и все зрители вздохнут с облегчением. Кстати, очень распространенная мысль — во всем виноваты вовсе не пресловутые киргизы, а вот он, мужик. Если его убрать куда-нибудь, элиминировать американцы с киргизами заживут здесь прекрасно и за дверью окажется не жирная килечка, а мюзик-холл с ананасами в шампанском.

Но вот когда мужик замолкает (ненадолго) и приваливается к косяку закрытой двери и обхватывает руками живот – с голодухи, становится понятно (генетическая память включается), что такое дверь продовольственного магазина, очередь за хлебом. И уже не просто за хлебом. А за «хлебом насущным».

Обобщения, метафоры и символы проникают в спектакль совершенно незаметно, вернее УЖЕ проникли, с самой первой сцены – сидит киргиз у закрытой двери, семечки лузгает. Под ногами такой слой шелухи накопился, что закрывает ступни. Давно сидит.
А потом в скороговорке на тему «во всем киргизы виноваты, да?» он перечисляет «лег спать верующим, проснулся неверующим – киргизы виноваты». Этот старший киргиз (Руслан Братов) оказывается совсем не прост и чем дальше, тем больше.
Бытовое, психологическое, социальное переходит на экзистенциальный уровень постепенно, незаметно вроде как само-собой. И уже дверь, торчащая в самом центре спектакля, становиться символом и думаешь, а что же там, за закрытой дверью?
Две вставные парные сцены – американец с Галей и мужик с женой, неуклюжее знакомство и постылый брак, двумя штрихами показывают жизнь, окружающую эту дверь в магазин. И стирают социальные различия между человеком в белой сорочке и человеком в рваной рубахе. Самая конкретная («чисто-конкретная») социальная маска «гегемона» превращается в обобщенный образ, в просто-человека, гомосапиенса. Хармсовский мужик у режиссера Артемьева и актера Реброва оказывается родным братом Роберто Зукко Гинкаса и Трухменева (противостоящий невыносимой окружающей среде и ищущий свет) и родным братом зрителю и вообще каждому человеку (все люди братья, еж твою мать!).

И уже нисколько не удивляешься, когда приходит мысль, что за дверью продуктового магазина должен быть Бог (ни много ни мало). Голодная собака верует только в мясо.

Так и окажется – за дверью окажется сначала глухая бетонная стена. Даже не пустота. Ну а потом – апофеоз, сон упоительный голодной собаки. Красная (цвета свежего мяса) комната, официанты поднесут хереса шампанского. Этот прекрасный театральный храм выстроен на прочном психологическом фундаменте и теперь уже в нем возможно всё — и ирония, и абсурд, и опера, и клоунада (несколько движений тростью Александра Паля, как снайперские … нет, не выстрелы, а уколы шпагой).

Коммунизм, рог изобилия, родная страна с молочными реками и кисельными берегами. И грянет хор из «Набукко»

Va, pensiero, sull’ali dorate;
Va, ti posa sui clivi, sui colli,
Ove olezzano tepide e molli
L’aure dolci del suolo natal!

Arpa d’or dei fatidici vati,
Perché muta dal salice pendi?
O t’ispiri il Signore un concento
Che ne infonda al patire virtù!

Лети, мысль, на золотых крыльях;
лети, отдыхая на горах и холмах,
туда, где воздух напоен теплом и нежностью,
сладостным ароматом родной земли!

Золотая арфа древних пророков,
почему, немая, ты висишь на вербе?
пусть Господь внушит тебе мелодию,
которая даст нам силы страдать!