Марина Шимадина «ЧЕРЕЗ ТЕРНИИ В НИКУДА»

19.11.2019
«Театрал»

КАМА ГИНКАС ПОСТАВИЛ В МТЮЗЕ «КОШКУ НА РАСКАЛЕННОЙ КРЫШЕ» ТЕННЕСИ УИЛЬЯМСА

Московский ТЮЗ в последние годы стал настоящим оплотом американской драматургии. «Трамвай Желание» Теннесси Уильямса, поставленный Генриеттой Яновской лет 15 назад, к сожалению, не сохранился в афише. Зато в камерном пространстве фойе идут два спектакля Камы Гинкса по Эдварду Олби: «Кто боится Вирджинии Вульф» и «Все кончено» – с мощными актерскими работами Игоря Гордина и Ольги Демидовой. И вот теперь на большой сцене другая знаменитая пьеса Уильямса – «Кошка на раскаленной крыше» в постановке Гинкаса. И все тот же круг вечных проблем: противостояние мужчины и женщины, отцов и детей, жизни и смерти…

Все это темы очень близки режиссеру – жестокие битвы самых близких людей, психологические бои без правил и планомерное самоуничтожение можно встретить во многих его спектаклях: и в «Медее», и в «Кроткой», и конечно, в постановках Олби. Но в отличие от прошлых его работ, «Кошка на раскаленной крыше» полна если не любви, то жалости и нежности к её несчастным, обреченным героям.

Спектакль сделан строго по тексту, практически без купюр. Большая семья собирается на последний день рождения Большого Па, крупного землевладельца. Тот смертельно болен, но еще не знает об этом и намерен жить на полную катушку, а все остальные, кроме жены и младшего сына Брика, озабочены завещанием и намерены урвать себе долю наследства побольше. Напряженные отношения между членами семьи выливаются в череду тяжелых, изматывающих разговоров, которые трудно назвать диалогами, потому что давний «перечень взаимных болей, бед и обид» не даёт им шанса услышать и понять друг друга.

Постоянный соавтор режиссера Сергей Бархин выстроил не бытовое, метафоричное пространство – не богатый плантаторский дом в дельте Миссисипи, а условный дизайнерский лофт без примет места и времени. Где скаты кровли над мансардой усеяны остриями шипов, так что ты физически ощущаешь, каково «кошке» Мэг карабкаться босыми ногами по такой крыше. Где кровать с роскошным бельем из алого шелка увенчана крестом – и вряд ли на ней когда-то будут зачаты дети. Где даже луна – и та отсвечивает холодным железом.

В этом неуютном, ощетинившемся мире одни устраиваются вполне успешно, другие – отчаянно цепляются за жизнь, третьи – добровольно капитулируют. Первые – супружеская чета Гуперта и Мэй, у которых пятеро детей и шестой на подходе – драматурга и режиссера мало интересуют, они делают их эпизодическими лицами, одноклеточными существами, способными только плодиться и размножаться, не тратя времени на рефлексию.

Третью категорию представляет младший брат Брик – бывший спортсмен, отказавшийся и от карьеры, и от личной жизни в пользу бутылки. Уильямс явно любуется своим персонажем: «Дополнительный шарм ему придает некая спокойная отчужденность, характерная для людей, махнувших на все рукой и оставивших всякую борьбу», – читаем в ремарке. Перед глазами сразу встает лицо красавца Пола Ньюмана, партнера Элизабет Тейлор в голливудской экранизации 1958 года. Молодой актер Андрей Максимов, сын известного телеведущего, недавно принятый в труппу театра, не может похвастаться такой аристократической внешностью. Но он и играет другое. Герой Уильямса оттолкнул и погубил близкого друга, а потом уничтожал себя, потому что не мог и не хотел признать свою гомосексуальность, презирал свое естество. Персонаж Максимова, хоть и реагирует остро на намеки отца об их «особых» отношениях с Капитаном, но его депрессия, кажется, вызвана совсем другим – общей пустотой, ощущением, что жить некуда, кругом фальшь и ложь.

Этот Брикс мог бы, как Гамлет, посоветовать жене уйти в монастырь: «зачем плодить уродов»? Но он слишком далек от философских изысканий, да и спорить лень – все аргументы и пылкие речи его Маргарет уходят, как в вату. Героиня Софии Сливиной, яркая, громкая и напористая, невероятно сексуальная в своем алом платье и черном белье, напротив, страстно хочет жить. Хочет не наследства в 28 тысяч акров земли, не детей и не просто близости с любимым мужчиной – но именно самой жизни, которая стремительно утекает сквозь пальцы. И в этом смысле она куда ближе своему свекру, такому же простому, грубоватому, от сохи: по-настоящему ценит богатство тот, кто успел хлебнуть бедности.

Валерий Баринов в роли Большого Па – главная удача спектакля. Наивный и деспотичный, как большой ребенок, и в то же время хитрый, себе на уме, хозяин жизни не может смириться с тем, что она выходит из-под контроля. Он хорохорится, радуется, что обхитрил смерть, что страшный диагноз не подтвердился, но на самом деле чувствует, что та уже стоит на пороге и грозит отнять все, что у него есть. Поэтому ему так важно поговорить, наконец, с сыном – почувствовать в нем продолжение себя, ту кровную связь, которой он почему-то не ощущает в старшем, вроде бы более успешном и богатом наследниками. Но разговора не выходит, мост не налаживается. Все что мы можем дать друг другу – это боль.

Спектакль построен так, что в каждом акте у него один протагонист: в первом солирует «коша» Мэги, во втором, после антракта – действие ведет Большой Па, а в третьем внимание публики забирает прежде не очень заметная мать семейства в исполнении Виктории Верберг. Если при первых своих появлениях она казалась чуть ли не карикатурным персонажем, этакой взбалмошной теткой в бигудях, то к финалу выросла почти в античную героиню, оказавшуюся лицом к лицу с неизбежным роком. Как Медея, она чувствует себя прежде всего женою своего мужа, а уж потом матерью своих детей, и готова отвергнуть их ради того, кому преданно служила все эти годы, кого любила без взаимности, перенося попреки и унижения, и кому останется верна до конца.

Любовь этой женщины в итоге – единственный капитал, который нельзя отнять у смертельно больного, но тот отказывается в него верить: «А смешно, если это правда». И времени осознать свою ошибку у него уже не будет.