Назад

Мария Седых «Открыто на учет»

Итоги 04.02.2013

Cпектакль «Четвероногая ворона», поставленный Павлом Артемьевым, застает тебя врасплох. Придя в театр на Хармса, готовишься к интеллектуальной игре, разгадыванию месседжа от очередного черного квадрата. И первый же простодушный обмен репликами заставляет расслабиться и открыться навстречу артистам. Так как ждешь чего угодно, но не узнавания в самом что ни на есть прямом, а не метафорическом или символическом смысле. На лавочке перед каменным зданием сидит человек в тюбетейке и лузгает, заметьте, тыквенные семечки. Появляется кокетливая девушка, размахивающая авоськой. Ее взгляд, брошенный на дверь, грубо, варварски врезанную в каменную стену, упирается в криво висящую на гвозде табличку «Учет». На невинный вопрос «Давно сидите?» зрительный зал откликается смехом, потому что Киргиз долго смотрит на свои ноги, уже по щиколотку погрузившиеся в шелуху, прежде чем ответить: «Часов пять». Незамысловатый сюжет спектакля будет складываться из подробностей, бытовых и психологических наблюдений, настолько точных, что через какое-то время невольно подумаешь, да откуда они, такие молодые, знают про нашу совковую обыденность. Ведь в памяти они покопаться не могли. Неужели же можно покопаться в памяти генетической, чтобы обнаружить там не только страхи, но и эту унылую обреченность, смиренность, неожиданно переходящую в ярость, обрушивающуюся не на виновных, а на близких, кто под рукой? Откуда они знают про отупляющую серую обыденность? И как это они все почувствовали в Хармсе, в то время когда мы рождены былью сделать вовсе Кафку?

«Меня интересует только «чушь»; только то, что не имеет никакого практического смысла. Меня интересует только жизнь в своем нелепом проявлении», — писал Даниил Иванович. Жизнь в нелепом проявлении — можно назвать русской вариацией абсурдизма, он мягче, лиричнее, снисходительнее, что ли, чем западный, и не теряет связей с почвой. Именно в такой интонации и поставлена «Четвероногая ворона».

«Из дома вышел человек…» на сей раз, чтобы купить килек в томате или хоть что-нибудь. Здесь он назван просто — Мужик (Олег Ребров), вышел и пристроился в ту же очередь за Киргизом (Руслан Братов), блондинкой Галей (Софья Райзман) и франтом Петей (Александр Паль). Очередь — универсальное место, где могут встретиться люди, в жизни не пересекающиеся. То, что называется маленький срез общества. За долгие часы ожидания возникнет небольшой межнациональный конфликт: «Киргизы виноваты? Лег спать верующим, проснулся — неверующим, киргизы виноваты?» Начнется и бесславно закончится любовная история, втиснутая в тесное пространство коммуналки, где даже водка, которую пьют, будто наркотик, неспособна расслабить измытаренных молодых людей. Окончательно распадется семья, после того как Жена Мужика (София Сливина), изнуренная борьбой за жизнь рядом с никчемным мужем, неспособным даже килек купить, устроит ему разборку-истерику, в которой не поймешь, чего больше: силы или бессилия. Выгнанный из дома, он вернется в очередь, где все на своих местах. Сколько лет прошло — все на своих местах. В программке напечатано стихотворение Хармса «Удивительная кошка»: «А кошка отчасти идет по дороге, / Отчасти по воздуху плавно летит». Именно так играют артисты своих нелепых персонажей, чем-то отдаленно иногда напоминающих… чеховских, ведь и Антона Павловича всякая «чушь» тоже очень интересовала. И он бы наверняка согласился с коллегой, что «геройство, пафос, удаль, мораль, гигиеничность, нравственность, умиление и азарт — ненавистные… слова и чувства».

В финале Мужик умирает и на небеса пытается попасть через ту же треклятую дверь, потому, может быть, что в каменной кладке стены, уходящей куда-то за колосники, облезлой и треснувшей, угадывает фасад храма, приспособленного, как водилось, под склад-магазин. Лбом пробивает деревянную обшивку, а там — плита бетонная. Она рухнет, и ему откроется вожделенный рай, такой новорусский, картина маслом: красный бархат, экзотические яства, бокалы с шампанским в руках знакомых персонажей, одетых во фраки и вечерние платья. Грянет музыка сфер — хор рабов из оперы Верди «Набукко». Так и хочется поменять время в глаголе знаменитой чеховской реплики «Если бы знать…». Если бы знал… К Даниилу Хармсу это тоже относится.



Назад