Ольга Демидова: Все мы прячемся от жизни

Интервью: Елена Левинская

«Театральная афиша»
Апрель 2015 г.

Ольга Демидова по окончании ГИТИСа была принята в МТЮЗ (1992 г.), которому верна по сей день, хотя актерская судьба складывалась непросто. Светлоглазая белокурая обладательница холодноватой красоты, она будто была создана для ролей femmes fatales, роковых обольстительниц, какой стала ее Ромэйн в «Свидетеле обвинения» (2001 г.) Генриетты Яновской. Однако вторая главная роль случилась лишь годы спустя. Ее Марта в новом спектакле Гинкаса «Кто боится Вирджинии Вулф?» – это мучительное сплетение ненависти и любви, пьяной бравады и тоски по нерожденному ребенку. Мы говорили о спектакле, ставшем событием, и о том, легко ли быть актрисой.

– Спектакль Гинкаса – это прежде всего почти недосягаемый уже уровень психологического проживания, это тот актерский театр, что возможен только у сильного режиссера. Казалось бы, кому сегодня интересны самокопания американских интеллектуалов середины прошлого века? Но в пьесу Олби как будто вдохнули новую жизнь. Ваши с Игорем Гординым герои, как и молодая пара у Марии Луговой и Ильи Шляги, да и вся ситуация в целом – совсем сегодняшние. Олби развенчивает ненавистный ему институт брака, а у вас с Игорем очень по-русски получается, что муж и жена жить друг без друга не могут.

– Потому что у них все замешано на любви. Если двое ненавидят друг друга, но продолжают жить вместе – это не ненависть. Это ненависть, переходящая в любовь. Ничто же не мешает им разойтись. Но они уже проросли друг в друга, как дерево прорастает: и жить с этим человеком невозможно, и уйти от него невозможно. Ко мне после спектакля подходят зрительницы: «Оля, так живут очень многие!» Они видят в этом какую-то свою ситуацию. Так ведь часто бывает в жизни: талантливый человек сломался как личность, потому что ему когда-то сделали больно. Это произошло с Джорджем, и он опустил крылья, не может, да и не хочет выйти из ступора. Но моя героиня ведь знает, какой он! И она ведет эти жестокие игры, очень жестокие, пытаясь его разозлить, вывести из себя, даже унизить, чтобы вызвать хоть какую-то эмоцию. Она надеется, что он все же прорвется, станет прежним Джорджем. Он сидит и ничего не делает, а вокруг прыткие молодые люди всего добиваются, хотя мизинца его не стоят. Вот как этот Ник, который женился на своей Хани, потому что за ней были деньги. Ник пойдет на все ради карьеры, на все! А Джордж талантлив, но пальцем не шевельнет ради карьеры, не переступит через себя, у него есть Бог, поэтому не все позволено. Такое в жизни сплошь и рядом.

– Да, как и история с выдуманным сыном. Безумное мифотворчество тоже вполне в духе времени.

– Конечно. Мы же все прячемся, чтобы выжить. Уходим в какие-то иллюзии, фантазии свои. Два израненных жизнью человека выдумали себе сына и так спрятались от действительности. Хочется же чего-то настоящего, чистого. А иначе зачем? Зачем тогда жить? Мы все придумываем себе какие-то заслоны от жизни, молодежь в компьютеры уходит, в Facebook. Мало у кого хватает мужества сказать себе «стоп!», посмотреть на вещи трезво, понять, кто ты и где ты на самом деле. Марта и Джордж это делают в финале, когда рушится миф о сыне. И чем им теперь жить? Ходить каждый день на какое-то несуществующее кладбище, класть цветы на могилу несуществующего сына? Еще лет тридцать или сколько там отпущено надо прожить, и это самое страшное. Как жить дальше? Не знаю как. Открытый финал.

– Вы играете буквально среди публики – менее чем в полуметре. Как сохранять нюансы состояния персонажа?

– Сначала казалось, что это просто невозможно. Боялась, конечно, внутри все вибрировало. Нужно было в наши какие-то тонкие взаимоотношения впустить чужих незнакомых людей, привыкнуть к их присутствию. Но, знаете, Кама Миронович и Генриетта Наумовна меня уже научили: я соревнуюсь только с собой, внутри меня есть планка, которую надо преодолеть. Смогу или кишка тонка? Вот этот азарт внутри. Кама Миронович потом спрашивает: не устали? А я себя ловлю на мысли, что когда не жмешь, а проходишь по всем этим тонким граням внутри себя, то не устаешь, можно тут же сыграть еще раз. Получаешь ведь огромный заряд энергии от темы, партнеров. У нас замечательная команда – Игорь, Маша, Илюша. Такое счастье было встречаться с ними каждый день! Всегда поражаюсь какой-то необыкновенной тонкости Игоря. А Маша Луговая! Мы все время друг друга поддерживали. Ты вдруг себя неуверенно почувствуешь, ничего не получается, размякнешь как мороженое, но Маша подойдет, Игорь пошутит – и сразу такая энергия! Очень тихо, незаметно тебя приведут в чувство. А какое наслаждение репетировать с Камой! Я прямо влюблена, влюблена. Прочитала недавно в статье, что в спектакле все держится на актерах, а режиссуры нет. Неправда! Это все Кама. Что-то мы, конечно, предлагали, но всю вязь взаимоотношений выстраивал он, и подводил нас к ней он. Это актерский театр, который на самом деле режиссерский, тонкий. Работать с личностью такого масштаба – огромное счастье.

– Радостно теперь, что все получилось?

– А у меня пока не получилось. Только секундами. В мозгу, внутри все должно быть простроено на протяжении всей роли. Мне говорят сейчас хорошие слова. Я благодарна, конечно, но пока собой не довольна: еще работать и работать.

– До этого у вас давно не было новых ролей. Трудно с этим справляться?

– Я вам отвечу, но сначала расскажу историю, которая случилась года четыре назад. Я уже тогда мечтала об этой роли, очень нравился фильм с Элизабет Тейлор, спектакль «Современника». Знала, что моя роль, так хотелось сыграть! И вот снимаюсь я в очередном сериале, надо же как-то зарабатывать… Была ночная съемка. Мне вдруг говорят: если будете задыхаться, убегайте из кадра. А раньше ни о чем таком не предупреждали. Смотрю, каскадеры бегают, вдруг занавеска загорелась, все стало взрываться! И что-то пошло не так, огонь на компьютер перекинулся, все кругом горит, у меня уже пронеслось в голове: сын, мама, которой 89 лет… Боже, кошмар, как я все это пережила? Меня оттуда выносили, я уже двигаться не могла, сознание потеряла. Потом, конечно, все меня жалели, дали бутылку коньяка, два мандарина. И вот я приехала в 8 утра домой, выпила, сижу и думаю: мне уже так много лет, никто не виноват, что я выбрала эту профессию, что должна страдать, зарабатывать деньги. Но если я хочу сыграть пьесу Олби, то почему не могу позвонить и озвучить свое желание? Не убить, не покалечить, а просто позвонить! Мир ведь не рухнет. Дождалась 11 часов и позвонила. Трубку взял Гинкас. Я говорю: «Здравствуйте, Кама Миронович! Вас беспокоит артистка вашего театра Ольга Демидова. Извините за нескромный вопрос: вы не хотите поставить на меня пьесу «Кто боится Вирджинии Вулф?» Ну его удивить трудно. Говорит: «У меня сейчас другие планы, но я спрошу Генриетту Наумовну, вдруг она сможет». Подошла Генриетта Наумовна и тоже сказала, что у нее другие планы. Я: «Ну извините, до свидания». И так мне легко стало! Ничего же страшного не произошло, нет так нет, поехали дальше. Года через четыре вдруг слышу: будут ставить. Говорю себе: «Оля, ты взрослая девочка, будь готова, что роль дадут не тебе, просто видят другую артистку, это нормально». Потом все: ну ты рада? рада? А я даже не знаю. Как-то чувствовала, что радоваться надо тихо. Может, рядом с тобой есть люди, у которых сейчас в жизни не очень хорошо. Ты можешь сделать им больно. Надо потише, потише. С возрастом приходит это понимание.
И отвечаю на ваш вопрос: да, тяжело без работы. Но театр так устроен. Одному артисту надо дать роль, другому, а ты в простое. Я пробовала уходить в другой театр, работать на стороне. И сбежала, только пятки сверкали. Потому что невозможно. Здесь такая высота, по-разному можно к ним относиться, но ведь это две глыбы. И куда после них?