Павел Руднев «Воля к власти»

Театрал 01.01.2008

В московском ТЮЗе опять спектакль явно не для всех. Режиссер Кама Гинкас вступил на территорию радикального современного искусства, которому все труднее и труднее найти путь к всенародному признанию. В пьесе француза Кольтеса «Роберто Зукко» дегуманизированный драматург рисует дегуманизированный мир, не оставляя зрителю никаких иллюзий по поводу жестокости, бессмысленности, отчаянности жизни. Документальный сюжет о серийном убийце, убийце своей семьи полон совершенно недопустимых с точки зрения привычной морали перевертышей: убийца Роберто Зукко – живой человек в стране мертвецов, позволяющих себя убивать по причине своей тотальной бесчувственности. Игра о Роберто Зукко – парадокс природы преступления: агрессия маньяка заставляет свидетелей преступления острее и ярче, чем в быту, почувствовать вкус жизни, заставляет проснуться.

Спектакль Гинкаса мизантропичен хуже некуда. В нем много бессильного вызова, эпатажа, пощечин обществу, эмоциональных «подстав». В «Роберто Зукко» художник опускает руки перед действительностью, позволяет себе быть предельно циничным, дьявольски бессердечным. Ключевой момент в пьесе – бессмысленное убийство ребенка режиссер делает простым и будничным, и поэтому максимально страшным: выстрелили – умер. Гинкас расписывается в ненависти к обществу, в социальной пьесе выступая как антисоциальный художник, твердо и четко проклинающий мир, его окружающий. Тема проклятья, адресованного миру, – в тюзовском «Роберто Зукко» основная.

Гинкас ставит Кольтеса как классику современной пьесы и сурово, нещадно ее интерпретирует. Режиссер не доверяет философии французского драматурга-аморалиста. Для Гинкаса «Роберто Зукко» – всего лишь криминальная драма, эпизод телехроники. С живой пьесы он сдирает философию как кожу, лишает авторского осмысления, оставляя историю как скелет без мускулатуры. Гинкас ставит пьесу про тотальную нищету как причину всех несчастий – нищету материальную и нищету моральную. Про мир, готовый стать жертвой маньяка, распластавшийся перед убийцей как девица перед насильником. Самой важной фразой Зукко у Гинкаса становится: «У меня нет врагов, я ни на кого не нападаю. Я давлю других животных не из злости, а потому что они случайно попадаются мне под ноги». Вот собственно вся философия Зукко. Насилие как средство выживания. Насилие, ставшее править миром. Насилие, ставшее повседневностью. Пожалуй, если сказать совсем просто: мы все стали жить по законам силы, по тюремным законам. Кто сильнее, тот и прав. У кого воля к власти, тот и правит. Финальная пляска персонажей, растаптывающих невидимых насекомых, – тому подтверждение.

Актер-красавец Эдуард Трухменев в заглавной роли на своем месте, как приглаженный. Но в актерском отношении тон задают женщины. В игре Ольги Демидовой и Веры Верберг есть это заведомое ощущение жертвы, жажды быть жертвой. «Изнасилованные» бытом и бессмысленностью дней своих, они словно бы ищут способ кому-то перепоручить свою ненужную свободу. Они сами напарываются на нож убийцы. Искренние беседы Роберто Зукко с героями будут все время биться о механичность, заведенность поведения статистов в жизни Зукко. Мать будет страдать и корить сына, его девушка (прекрасная работа Елены Лядовой) будет слепо жаждать мужчину, ее сестра будет ее отговаривать, нарезая привычные моральные выкладки, ее отец будет молчаливо пить, филистеры будут причитать при виде убийцы, а полиция – мимикрировать и бездействовать. Мир распался на одного сильного и стадо слабых. Есть жестокий хирург-убийца и есть фигуранты, люди с сознанием, заведенным как машинка на одну и ту же программу, одну и ту же модель поведения. Роберто Зукко от матери нужна лишь старая одежда, но мать Роберто, не слыша его, все равно проработает свою «материнскую» программу причитаний до конца, до своего конца. Роберто Зукко – не часть этого механического мира. Он его лекарь, вынужденный осознать, что для спасения мира нужно только одно – резать, резать, резать.