Вера Копылова «Лиза Боярская в ТЮЗе: триллер в пересказе»

РИА новости 09.12.2013

У Камы Гинкаса премьера. Репертуар московского ТЮЗа пополнился еще одним произведением по русской классике. Режиссер выбрал повесть Лескова «Леди Макбет Мценского уезда», заменив название уезда на слово «наш». И из Питера взял на главную роль модную актрису Лизу Боярскую.

«Ой, ночка темна, но-о-очка темна-а-а…» Темной ночкой происходит эта кровавая лесковско-шекспировская история — «Леди Макбет нашего уезда». Потому-то и затягивают время от времени актеры эту или другую подобную песню — да все как-то вдруг, ни к селу ни к городу. Зато получилась очень точная метафора. Сцены, происходящие ночью, в полумраке, удались в спектакле лучше всего. В этих моментах сходятся воедино все задумки режиссера Камы Гинкаса. Здесь и темнота русской ночи, и белеющее во мраке дерево (великолепное, «деревянное» оформление Сергея Бархина: хомуты, оглобли, сани, табуретки — все деревянное), и узкий луч света, падающий сверху как острый глаз луны (блестящая работа художника по свету Евгения Гинзбурга), и тревожная, томительная атмосфера. В ночных сценах даже прозаический пересказ (а именно так построен спектакль — актеры говорят в качестве реплик не только прямую речь, но и описания от автора) звучит уместно.

Лиза Боярская выкладывается для этой работы по полной программе: все силы, всю душу, все, что она имеет отдать. Зачастую (хоть и не всегда) ей этого хватает для образа Катерины Львовны — томной, страстной молодой барыни, полюбившей широко, по-русски, до крови, до самого конца. Впрочем, Лиза Боярская играет скорее «Грозу» Островского, чем Лескова. Как этой молодой козочке, не по любви выданной замуж, скучно дома! Свекор (Валерий Баринов) и муж (Александр Тараньжин) вечно на работах. А Катерина бегает одна по дому, прыгает, топает, с тоски то крикнет, то запоет, то запляшет, а чаще всего (непонятный жест) задерет юбку и покажет белые панталоны с оборками. Нечем ей занять свой ум, свою душу и свое тело.

Неужели их с Сергеем история страсти завязалась со скуки? Мол, заняться больше нечем, кроме как «посадил он ее на мерку и…» Неужели это написал Лесков? Конечно, нет. У Лескова зерно упало в подготовленную почву, дьявольская неуправляемая сила затянула обоих вмиг. А вот в этом спектакле — да, со скуки все началось. Да так мимоходом и пошло. Нескладное бормотание Сергея (Игорь Балалаев) и Лизы в любовных сценах не источает искр, зажигающих зал. Не заводит. Не бьет наотмашь. А остается там, на сцене, за невидимой стеной между залом и актерами, на санях, среди хомутов и оглоблей.

Любовный, эротический триллер остался просто триллером. Зато каким! Здесь Каме Гинкасу достаются все аплодисменты — да и Лизе Боярской, у которой в эпизодах с убийствами загораются огоньки в глазах. Игра света добавляет тревожности. Впрочем, все три убийства произойдут не на наших глазах, а в пересказе. Самое страшное убийство самого себя расскажет нам свекор — всегда великолепный Валерий Баринов. Хриплый громовой голос: «Умер Борис Тимофеич, да и умер, поевши грибков, как многие, поевши их, умирают!» В грибках был, конечно, крысиный яд.

А самое пронзительное убийство удалось сыграть юному Степану Степаняну в роли мальчика Феди — наследника убиенного же мужа Катерины Львовны. Впрочем, убийство ребенка происходит тоже в пересказе. Мальчик лежит в гробу, а Катерина Львовна с остановившимся взором низким голосом произносит: «Катерина Львовна одним движением закрыла детское личико страдальца большою пуховою подушкою и сама навалилась на нее крепкой, упругой грудью».

Скука заела, русская скука! От скуки мается на сцене ненужная массовка, бренчит на балалайках и курит (прикуривая почему-то от современной зажигалки). От скуки Сергей жует соленый огурец — вечный образ Руси в сегодняшних театрах. От скуки милуется с Сергеем Катерина Львовна, от скуки ходит вокруг нее Сергей, и скучными голосами актеры объявляют: «Глава седьмая», «Глава восьмая»… И в остроге, куда Лиза с Сергеем неминуемо попадают, такая же скука. Жизнь — нудная жвачка, тюря, которой когда-то должен прийти уже конец.

Кама Гинкас точно раскрыл страшную сторону очерка Лескова: эту опасную лихость русской души, которая, уж коли «поехало, покатило», не останавливается. Кровь, не кровь — словно во хмелю, русский человек несется туда, куда душа позовет. Но мотив русской скуки, кажется, или попал мимо цели, или остался на уровне истории прошлых веков. Русская жизнь больше не скучна так, как во времена Лескова. В постановке не хватило жизни сегодняшней, бьющей, пульсирующей. Может, поэтому зал рассмеялся за спектакль единственный раз — когда тонким намеком упоминаются наши дни: «За сто верст на Руси по проселочным дорогам еще и теперь не скоро ездят».