Алексей Филиппов «Ангел смерти»

Русский куртер 01.01.2008

В конце года вышел один из самых сильных и страшных спектаклей нынешнего театрального сезона Спектакль «Роберто Зукко» Бернара-Мари Кольтеса поставлен на сцене Московского театра юного зрителя. Прямо на ней, спиной к залу, рассаживаются несколько десятков зрителей — занавес задергивается, и они остаются лицом к лицу с актерами, играющими на фоне выкрашенных черной краской кирпичных стен, труб, тросов, подъемников и прочей сценической требухи. Темно, тесновато, напоминает сегодняшние города: именно в таких дырах мы, по преимуществу, и живем.

В пьесе Кольтеса идет речь об убийце, делающем свое дело просто так, без внятного мотива, не объясняя причины, не отдавая себе в них отчета. Роберто Зукко просто убивает. Убивает отца, мать, полицейского инспектора, ребенка женщины, у которой он собирается отобрать машину, — легко, не задумываясь, без рефлексии. Почти случайно, так, как другие прихлопывают муху. Понять, в чем тут дело, предстоит читателям, режиссеру, зрителю: драматург дает ключи, но не истолкования. Убийца притягателен; его образ овеян жутковатой поэзией; когда он, наконец, погибает, вспыхивает напоминающее атомный взрыв солнце. Но в спектакле ничего подобного не происходит. У Камы Гинкаса свой Роберто Зукко, и смысл он в него вкладывает собственный.

ЗЛО СРЕДИ НАС

Атлетичный, с чеканным профилем, но какой-то мягковатый, словно бы недовылепленный богом, герой Эдуарда Трухменева существует на фоне полнейшего карнавального беспредела. Стерегущие его в тюрьме охранники (Алексей Дубровский и Сергей Лавыгин) изображают коверных, поминая при этом и отстойную пьесу, в которой они играют, и оставшегося в прошлом режиссера. Роберто Зукко тем временем бежит из тюрьмы, утаскивая прикованную к ноге гирю. Скоро он опять начнет убивать, а горе- сторожа получат новые обличья. Они станут нелепыми полицейскими инспекторами, говорящими то с эстонским, то с невероятным узбекско-таджикским акцентом, потом — гротескной супружеской парой, наблюдающей за тем, как Зукко берет заложников; затем ничего не видящими перед своим носом олухами-патрульными.

Кама Гинкас основательно переписал пьесу — мирок, оживающий на фоне тюзовской сценической требухи, до боли напоминает нашу сегодняшнюю жизнь, уютную, тепленькую и нечистую. Здесь все узнаваемо — и застывшие, пропитанные алкоголем лица, и разлитая в воздухе агрессия.

Поступки персонажей у Гинкаса также немотивированны, как и в пьесе: девчонка, ставшая подружкой Зукко, легко сдает его полицейским, не задумываясь над тем, что она, собственно, делает. А герой неуязвим и как будто не видим: он демонстрирует собеседнику плакат со своим изображением и объявлением о розыске, а тот не хочет ничего замечать. Роберто Зукко, застенчивый и вежливый, нежный убийца, сворачивающий голову собственной матери, сжимая ее в объятиях, выходит из любой тюрьмы, а последнюю режиссерскую метафору можно прочесть и очень страшным образом. Зло неостановимо и вечно, оно присутствует среди нас, как кара за бестолково прожитые, превращенные черт знает во что жизни.

ПУТЬ К БЕЗБОЖИЮ

В финале «К.И. из «Преступления» — давнем, знаменитом спектакле Гинкаса — поднявшись по лестнице, ломилась в потолок, к Богу, несчастная, растоптанная людьми и обстоятельствами женщина. Но люк не открывался, Господь ее не слышал.

В конце этого спектакля бегущий из тюрьмы Зукко поднимается по выщербленной стене МТЮЗа, снимает с ноги притягивавшую его к земле гирю и объясняет ничего не понимающим обывателям, как он выбирается из тюрьмы. Это очень просто — надо все время стремиться вверх. Не к Богу ли? Но откуда ему здесь взяться? И что такое на самом деле тюрьма — не здешняя ли жизнь? Зукко у Гинкаса не гибнет, солнце в финале не вспыхивает.

Освобождением от уродливого мира людей, который и гадок, и смешон, становится смерть, которой вовсе не стоит бояться. Но тогда Зукко оказывается не судьбой, как у Кольтеса, а избавителем: жизнь так отвратительна, что убийство — благое дело. В «К.И. из «Преступления» Гинкас говорил о богооставленности человека. Здесь все куда страшнее: в мире Роберто Зукко бога нет. Прежде режиссер жалел людей, за здешними человекоподобными он наблюдает с юмором и ласковой брезгливостью. Смерть у него всегда была моментом истины, ей проверялась прожитая жизнь: в этой работе жизнь обесценилась, а смерть перестала быть трагедией.

За «Роберто Зукко» стоит жуткий внутренний опыт: путь, который Гинкас прошел после «К.И. из «Преступления» был долог, его результаты налицо. Он поставил страшный и очень сильный спектакль, такие работы на нашей сегодняшней сцене редки.