Алёна Карась «Жизнь — это только тень»
«Российская газета» 10.04.2012
Кама Гинкас впал в дерзость простоты. Он превратил всех трагических персонажей Шекспира в шутов. Что может быть естественней? Ведь Шекспир сам позволил ему это, сказав, что весь мир — театр.
В его спектакле действуют «Гамлет, Ромео, Макбет, Джульетта, король Лир, Офелия, Ричард III, леди Анна, Просперо и другие шуты». Их монологи, диалоги, трио и квинтеты перемешаны в причудливой карнавальной логике, где зловещий горбун поет любовную песенку Юрия Антонова, а Ромео, только что «паломничавший» к губам Джульетты, уже держит в руках череп бедного Йорика, вспоминая, как целовал его губы. Этой логике карнавальных и роковых перемен, смешных и зловещих метаморфоз подвержены, по Гинкасу, все герои Шекспира, образуя одну человечью семью, в начале своих дней не ведающую, что станет в следующий миг. Они просачиваются в мир спектакля сквозь занавес, прямо из зрительного зала — вереница трагических персонажей в шутовских колпаках и одеждах, сопровождаемые двумя профессиональными шутами — актерами А. Дубровским и С. Лавыгиным. Безукоризненно элегантная комическая пара — их интонации не натужны, их, порой мрачноватый, если не сказать черный, юмор звучит по-детски непосредственно. Впрочем, и с ними судьба играет в такой же карнавал, как и с другими, превращая то в убийц, то в могильщиков, то в привратников ада.
На заре шекспировских трагедий — великая любовь. Джульетта (Т. Рыбинец) так чудесна, что и добавить нечего. Хрупкая, нервная, юная, всего ждущая, на все готовая, она уже через несколько мгновений узнает шутовские гримасы жизни. Ее любимый Гамлет в дерзко-юном обличье Ромео (С. Белов) внезапно скажет «Я не люблю тебя» и отправит в монастырь, снабдив обидными словами. Шут, превратившийся на миг в Полония (С. Лавыгин), прошествует с табличкой «Полоний или будет хуже». Но куда уж хуже — любовь не просто скончалась под сводами семейного склепа, сраженная ненавистью посторонних, но была убита самим любимым, так что и жаловаться некому. Любовь не просто скончалась от ненависти посторонних, но была убита самим любимым, так что и жаловаться некому.
Они открывают вереницу Шутов, «шествующих стезею удовольствия в этот веселенький вечный огонь». Невинная юная любовь преображается в страшную сцену женской похоти, у гроба мужа празднующей свою вечную победу над душой. Леди Анна, стареющая и жеманная примадонна этого адова карнавала (О. Демидова), готова отдаться Ричарду (И. Балалаев), убийце мужа, прямо тут, у его тела (а телом «прикинулся» Ромео-Гамлет). Он превратится в Калибана, он станет кровавым Макбетом, а у Эдгара, сына Глостера (Р. Бондарев), прикинувшегося блаженным Томом, под бумажной юбкой юродивого окажется огромный накладной фаллос из папье-маше.
Через юность и зрелость семья шекспировых «шутов» неукротимо движется к пропасти конца, и прямо над нею — то есть буквально свесивши ноги со сцены, яростно и страстно кричит «Дуй ветер, дуй!» Лир в бумажном колпаке. Уже не до шутовских ужимок, только тишина и ярость остались на краю этой пропасти. Яростный, пылающий Лир Игоря Ясуловича и смиренный, ослепленный Глостер Валерия Баринова бьются в тисках своей безумной мысли, пытаясь понять метаморфозы судьбы. «Жизнь — это только тень, комедиант,/Паясничавший полчаса на сцене/ И тут же позабытый; это повесть,/ Которую пересказал дурак:/ В ней много слов и страсти, нет лишь смысла».
Назад