Назад

Елена Дьякова «Вышедшие из одного барака»

Новая газета
16.05.2016

Длинный дощатый барак с голубятней на крыше уходит в глубину сцены. Отливает серым тоном не крашенного «с до войны» дерева. Присмотришься: барак сделан из металла.
И чем крепче завязывается сюжет, чем сильнее запах той жизни на сцене, — тем более этот отблеск стали или самолетного алюминия в сценографии Сергея Бархина заставляет вспомнить бодрую советскую присказку: «Куда ж ты денешься с подводной лодки?» Даже если мы ныне списаны на берег — все когда-то числились в экипаже этого ковчега-барака.
…Сортир на улице. Зеленая водоразборная колонка посередь двора. Разобранный мотоцикл на чурбаках. Измызганное кресло из «Победы» или старой «Волги» вместо лавочки.
И над барачным двором летит голос лежачей больной: «Коля! Коля, ты здесь?»
Действие пьесы Евгения Попова происходит в Красноярске зрелых 1960 х. Такие дела.

Генриетта Яновская хотела поставить пьесу Попова «Плешивый мальчик» с 1970 х. С той поры произошло, конечно, некоторое остранение сюжета: в больших городах РФ так точно не живут, хотелось бы надеяться — в малых тоже. Зато в сюжете проступили новые смыслы, что виделось гадательно, — узнается лицом к лицу. Барак-ковчег несет на борту все типы «старого мира» на грани его распада. Все живое хочет отсюда вырваться. При «сбыче мечт» — унесет барак с собой.

«Плешивый Амур» — очень ансамблевый спектакль. Двор немыслим без идейного пенсионера Фетисова (Игорь Ясулович) и его личной трибуны с гербом СССР для открытых партсобраний барака. Без директора шашлычной Свидерского (Павел Поймалов), ждущего скорой посадки. Без слесаря-сантехника Епрева, тезки и почитателя Есенина (Александр Вдовин), без влюбленной почтальонки Нади в пестром ситце (София Сливина), без разнорабочего Шенопина, который страстно мечтает отыскать в себе французские корни «от наполеоновского пленного» и бежать в Париж (на нем, отщепенце, — щеголеватый баскский берет и вытертые советские треники), без кавказца Искандера, любимца двора, без речей, но с гармошкой, без рассудительных теток-соседок, без слабоумного Аникуши, который потом обернется героическим ментом.

И без писателя Иллариона Утробина (Александр Тараньжин). Он, по авторской ремарке, «не хочет из мясорубки выходить в виде фарша». Не хочет, а выходит: клепает для кукольного театра пьесу «Мурлыка», возвращается с худсовета злой: идейный облик Мурлыки заказчика не устроил.

И без влюбленного летчика Коли Малинина (Константин Ельчанинов), который недавно отсидел год. За то, что на казенном «кукурузнике», заместо распыления сельхозудобрений, отвез любимую девушку на работу.
И без девушки Лизы (Мария Луговая): она больше всех хочет вырваться, вывинтиться, бежать отсюда… но идет с Колей под венец. Платье — белое и пышное, как безе. К животу прижаты дареные соседями подушки — голубая и розовая (пуховая подушка — у у какой ценностью была!). А на Коле, поверх костюма с галстуком, — пыжиковая ушанка и шитый рушник. Всё, как мы любим.

И без брата Лизы — пьющего доморощенного мудреца Стасика (Максим Виноградов), чьими учителями были «улица, философ Монтень и гробовщик Федор».

…Густая, надышанная, бедная — отчасти и безумная, конечно! — по-советски простодушная, злая и пьяная, сердобольная и бессильная — очень подлинная жизнь. С роковыми страстями (о которых, собственно, и пьеса). С ясным чувством: здесь — дом. Точка отсчета всего нынешнего.

В спектакле Яновской «Трамвай «Желание» есть волшебная сцена, которой нет в пьесе Уильямса: Стелла и Бланш, затаив дыхание, запускают последнее свое непроданное наследие — заводную игрушку. Модель усадьбы «Мечта» с белыми колоннами и мягким светом за венецианскими окнами вращается на подставке красного дерева под тихий звон колокольцев.

В «Плешивом Амуре» театр занят, собственно, тем же самым: затаив дыхание, рассматривает модель родного дома. Дома, которого больше нет. Такого именно, какой был. На какой судьба и промысл Божий выписала ордер — из расчета 8 кв. м на человека, как помним.

Худшая в мире форма плебейства — стыдиться родни. Любой. Той, какая есть.

МТЮЗ не стыдится. В финале актеры низко кланяются стальному бараку с сортиром во дворе.

И с этого поклона начинается осознанное прощание с той жизнью. И выход в другую…



Назад