Катерина Антонова «Театр требует одиночества»

Театрал 01.03.2006

– Говорят, что управление театром – жестокая вещь, которая не терпит ни жалости, ни сочувствия. Вы с этим согласны?

– На меня довольно сильное впечатление произвело интервью Ростроповича, в котором он объяснял, почему ушел с поста главного дирижера оркестра. Он сказал: «Я всех своих оркестрантов уже очень хорошо знаю. Знаю, у кого какие внуки, что у них дома, и я не могу сказать первой скрипке, что он уже не первая скрипка: у меня сил на это нет». Это действительно так. И самое большое результативно-художественное благо – это неучитывание всех трогательных проблем. Притом что человек, работающий в театре, должен чувствовать себя самым необходимым, самым лучшим, что требует от руководителя сочувствия, внимания, тепла, добра. Когда срабатывает жалость при распределении ролей, когда срабатывает жалость не заменять артиста в процессе репетиций, если его необходимо заменить, – это всегда отрицательно сказывается на результате, на спектакле. Театр действительно место, которое требует от руководителя внутреннего одиночества. И как бы ты ни был привязан к ним душой, как бы тебе ни было их жалко, ты обязан закусить губу.

– То есть дружить артистами, с которыми репетируешь, нельзя?

– Нет. У меня есть привязанности к ним. И мне в жилетку плачутся много. И я буду сочувствовать, давать советы, и довольно часто я знаю сложные житейские ситуации своих артистов. И всегда пытаюсь помочь им найти выход. И никогда – они все это знают – от меня никто ничего не узнает. Но это же не называется дружбой. У нас достаточно человеческая атмосфера в театре. До того момента, когда это касается распределения ролей и репетиций. Я же никому плакаться в жилетку не имею права.

– Сейчас такое впечатление, что труппа подобрана, как хороший оркестр: у каждого есть свой звук, который кажется совершенно необходимым в общем строе театра…

– Я сейчас подумала: как много не сделанных мною спектаклей в том, что собралась такая труппа. Этому было отдано очень много сил. И времени, и души. Потому что руководство театром мешает профессии режиссера. Это разные профессии – главный режиссер и режиссер. Есть необходимость думать и отдавать силы тем вещам, которые тебя опустошают, выхолащивают. С другой стороны, я как человек, много работавший в чужих театрах, знаю, как мучительно оставлять свои спектакли в чужих театрах, с чужой эстетикой, как она разрушает твой спектакль, как бы артисты ни старались удержать то, что ты построил.

– Изначально на репетициях – режиссер крупнее, чем каждый из артистов. Но может быть, случается, что иногда понимаешь, что актер крупнее тебя?

– Я приходила в театр в то время, когда женщин-режиссеров практически не было, а я была еще и хорошенькая, молоденькая, и это достаточно часто повергало артистов в определенного типа изумление: изумление-отталкивание. В одном из театров был очень мощный провинциальный артист, который мне очень понравился, но на первой же репетиции он раскрыл газету и стал читать. Я попросила его закрыть газету. Через пять минут он снова ее открыл. Потом опять. Я ему сказала: «Я понимаю, что у вас еще нет причин меня уважать, но у вас пока нет повода меня не уважать. Давайте договоримся: в тот момент, когда вы поймете, что я вам не могу помочь, вы откроете газету и станете читать». Артисты должны почувствовать, что режиссер им необходим, что именно он может им помочь. Я понимаю «панику» молодых, о которой вы говорите. Я раньше очень часто назначала, да и теперь иногда это делаю, слишком много сцен на один день. Мне казалось, что будет нечем заниматься, что это все легко, но с годами ты понимаешь, что ты все равно на шаг впереди артистов просто потому, что ты раньше начал читать пьесу, ты больше раз ее успел прочесть и у тебя есть одна жалкая идея в голове. А если у тебя есть какая-то неожиданная, парадоксальная задача для артиста, которая его опрокинет, а если ты еще умудришься обмануть его и сделать так, чтобы ему показалось, что это он сам придумал (а это высший пилотаж), тогда тебе легко работать. И там, где тебе казалось, что будет нечего делать, оказывается, что ты вызвал народу на пять репетиций. А куда идти по сцене – направо или налево, они и сами порой лучше знают. Но режиссер может найти в человеческой природе персонажа что-то такое неожиданное, и тогда ты артисту нужен.

– Можно ли бояться артиста?

– Нет.

– Есть ли сейчас ситуации, которых вы боитесь?

– На каждом спектакле возникают свои неожиданные ситуации. Ну… боюсь, что мне станет неинтересно. А если мне станет неинтересно, то это конец. Боюсь, если один артист обижает на репетиции другого. Я стараюсь не задавливать ни одного из них. Если я начну пользоваться своей властью впрямую, то я задавлю того, кто обижает, и защищу того, кто обижаем. И унижу и того и другого. Значит, я должна, как бы не заметив этой ситуации, как-то вывернуться. Когда-то, когда мой сын был маленький и пошел в первый класс, его учительница мне сказала: «Я знаю, кто из какого детского сада ко мне пришел – по способу агрессивных проявлений. В одном детском саду плюются, в другом – щиплются. И только домашние дети неожиданные». Мне тогда было смешно. Сейчас я часто могу сказать, не заглядывая в личное дело, кто из какого вуза пришел. По их проявлениям. Ведь только потом они становятся командой. Что меня больше всего радует: что они – команда.