Марина Квасницкая «Медея. «Сильна как смерть любовь моя»

Гоголь.ру 07.11.2009

Премьера МТЮЗа «Медея» Камы Гинкаса прошла в рамках фестиваля «Сезон Станиславского». Тема любви и насилия так спаяны в этом спектакле, что дрожь бьет от начала до конца.

Первое, что видит зритель этого спектакля – потоки воды, переливающейся через край раковины. Что может быть прозаичнее неисправного крана? Обычно вода по-другому рифмуется с трагическими монологами. Метафора необузданной страсти – вечный спутник эротических сцен в театре и в кино. Здесь же вода еще и поток нечистот.

Кама Гинкас сделал почти невозможное – поженил бытовую драму и высокую трагедию. Высокое и низкое не борются друг с другом, а находятся в клинче. Текст Жана Ануя дает спектаклю язык интеллектуальной драмы, Сенека добавляет темперамента, а стихи Иосифа Бродского – высокой поэзии. Три лексических пласта придают персонажам объем. А зрителям дают очень тревожное чувство, когда внимая диалогам, глядя на сцену, мозг получает противоречивые сигналы.

Муж и жена. Ясон и Медея. Десять лет прошло после легендарной истории с золотым руном. Любовная лодка разбилась о быт. Недостатка в бытовых деталях нет. Мужские носки, разбитые ботинки, допотопная плита, кастрюли, гора пустых бутылок, щербины обитого кафеля. Лестница грязна настолько, что напоминает сталактиты, но одновременно и мраморные изваяния, и потоки лавы (художник Сергей Бархин). Десять лет понадобилось Ясону, чтобы понять: женщина-вулкан не для него. Ему нужна смирная гусыня, брак с которой помог бы ему обрести долгожданный покой. В потоке воды он бродит в резиновых сапогах. Видно, и в любви предпочитает искать брода. Глупец, ведь бежать от Медеи, значит, бежать от себя самого. Чары колхидской волшебницы лишь достигают апогея.

Сцена разговора перед разводом – самая пронзительная. Он и она, курят. Разговор вполголоса, и разбитые судьбы. Тихая трагедия. Прощаются и в этот момент любят друг друга как никогда, не отдавая себе в этом отчета. Просто их любовь не укладывается в рамки брачного сожительства. А легко ли жить с нестандартной личностью? Актеры играют так сдержанно и наполненно, что в зале наступает тишина, которую принято называть расхожим словом «гробовая». Что нового можно сказать в спектакле о любви? Похоронив это чувство, можно неожиданно столкнуться с ним лицом к лицу.

Режиссер выстраивает роль Ясона так, что поначалу кажется, будто он испытывает самолюбие актера. Игорь Гордин почти везде на втором плане. Приглушает до поры свою актерскую яркость. В эротической сцене он вообще спиной к зрителю. Ну, где это видано, чтобы актер сыграл любовь, стоя спиной? Ему удается. Как удается выстроить роль в жестких рамках самоограничения, словно дворец на острие иглы. Когда Ясон в финале, после развязки, умывается (точнее – омывает лицо) в глубине сцены, это самый мощный кусок спектакля. Отчаяние, положенное на тишину. Спектакль, в котором пальма первенства отдана актрисе, все равно звучит как очень мужская история. О влюбленности в сильную женщину, о страхе перед своей неистребимой любовью, и о мужестве принять расплату. Кама Гинкас выстраивает роль Ясона так математически безупречно, что заставляет актера сыграть по-крупному: явить на сцене мощное мужское начало. В этом тоже масштаб режиссера: увидеть в актере его потенциал, творить его судьбу. Мы увидели новое лицо Игоря Гордина – он умеет быть красивым какой-то новой, непривычно-острой красотой. Умеет кричать на сцене, являя несгибаемую волю героя.

Кажется, Игорь Гордин вплотную подошел к новому периоду своей карьеры. Ему явно не хватает ролей с мощной мужской харизмой. Таких как Отелло, Макбет. Именно в такой последовательности. Надо делать новые ставки, рискованные, но готовые обернуться Джек-потом. Хочется надеяться, что теперь и карьера в полнометражном кино у актера сложится более успешно.

Недавняя роль в спектакле Ирины Керученко «Кроткая» по Достоевскому заставила критиков признать: «это лучшая роль Гордина». Согласна – лучшая. Теперь еще более лучшая… Вот так и складывается актерская судьба.

И для актрисы Екатерины Карпушиной – роль судьбоносная. Она играет Медею не дьяволицей, а женщиной, доведенной до отчаяния. В ней попеременно существуют то испуганный ребенок, то фурия, то утонченная женщина с душевным надломом, то матершинница. Эта Медея ведет свои корни и от традиций изысканной Евгении Козыревой, королевы трагедии, и от традиций отвязных персонажей «новой драмы». Самую сложную задачу – состыковать поэзию Бродского и грубую площадную речь – она решает легко. Ранимая, ранящая, опасная, как атомная бомба, Медея катается по полу, воет волчицей. Актриса делает это без пафоса, к которому трагедия так располагает. Наверное, самое трудное – сыграть не дьявольский замысел умерщвления своих детей, а дьявольскую красоту. «Уходи от нас со своим колдовством!» — испуганно скажет Креонт (Игорь Ясулович). И в этих словах – ключ ко всей истории. Женская красота, сила, магия, власть могут быть губительны для мужского самолюбия. Они обнажают его суть. Актриса играет какую-то языческую первозданную пугающую красоту. Медея, пережившая трагедию (предательство, ревность, смирение, бунт), познает свое «Я» в мире.

Художник дает Медее выразительный облик. В прологе у нее черное одеяние жительницы Колхиды (Грузии), а позже мы увидим на ней широкий кожаный пояс, в котором «читается» одновременно и пояс шахидки и приспособление для многодетной матери. Кажется, что многочисленные кармашки пояса приспособлены, чтобы вмещать как детские пустышки-игрушки, так и что-то смертоносное. Такова реальность: бутылочка с соской в руках Медеи так же уместна, как и разделочный нож. Этим ножом героиня будет чистить картофель, взрезать лоно сырой куриной тушки, изображая процесс дефлорации своей соперницы, юной невесты Ясона. Этим же ножом она перережет шеи младенцам-мальчикам, словно курам – сосредоточенно, чуть брезгливо. Тема любви и насилия так спаяны в этом спектакле, что дрожь бьет от начала до конца.

…Два резиновых пупса с перерезанным горлом упакованы в пластиковые контейнеры и брошены в воду. А сколько таких «медей» в криминальных сводках телевидения! Эта Медея не дьяволица, она просто тронулась умом. А как сохранить разум в мире, где правит зло?

Надо отметить, что роль Медеи – необыкновенная счастливая удача актрисы. Она долго работала в Театре Романа Виктюка. А теперь работает в ТЮЗе, сумела влиться в эстетику другого театра, преодолев разницу школ, ведь талантливый актер не знает границ. Сказать, что Гинкас подает актрису очень выигрышно, значит, не сказать ничего. Тут нужны слова посильнее. Недаром все говорят о Екатерине Карпушиной как об открытии. Наверное, скоро актеры будут рассказывать об этой истории друг другу как о счастливом мифе. А еще существует режиссерский миф о том, что трудно найти актрису зрелого сильного возраста для ролей Брехта, Шекспира, Достоевского, античных трагедий. А сколько актрис, потенциально мощных, готовых соскользнуть на обочину жизни и потерять веру в себя. С ума можно сойти.