Марина Шимадина «Их не догонят «(о новых русских Монтекки и Капулетти)»

«Театр»
07.07.23

Премьерный спектакль Петра Шерешевского в МТЮЗе называется «Ромео и Джульетта. Вариации и комментарии». И эти заметки на полях шекспировской трагедии говорят нам и о нас больше, чем сама хрестоматийная история.

Ну сколько можно пересказывать один из самых известных сюжетов мировой литературы, интерпретировать его так или иначе? Гораздо интереснее посмотреть на наше к нему отношение, понаблюдать, как он отражается в нас, становится предметом рефлексии или, наоборот, неосознанным паттерном поведения, ролевой моделью. Именно это проделал Пётр Шерешевский с шекспировской пьесой.

Действие происходит в условных 90-х. Монтекки и Капулетти – враждующие бандитские кланы, которые отличаются лишь цветами «спортивок». Герцог, он же Парис (отличная роль Алексея Алексеева) – это мент, которому семья «новых русских» Капулетти (Дмитрий Супонин и Екатерина Александрушкина) не может отказать в руке дочери, иначе бизнес будет под угрозой. Джульетта для них – один из активов, которым нужно поделиться. Родители Ромео (Вячеслав Платонов и Арина Нестерова) – попроще, ездят на дачу на старой БМВ и сажают там рассаду. Отец Лоренцо (Илья Созыкин) – бывший афганец в тельняшке под рясой, в свободное время копается с той же «бэхой» и лабает на гитаре. Но всё это уже много раз было и не слишком интересно, даже если прибавить сюда фирменный приём Шерешевского с живыми съёмками на камеру.

Гораздо любопытнее случающиеся тут выходы за скобки сюжета. Например, уморительно смешная телепередача «Герои книг на приёме у психотерапевта», где обсыпанные пылью или перхотью «эксперты» вместе с заходящимся в самолюбовании ведущим (Арсений Кудряшов) рассуждают о фрейдистской подоплёке любви Ромео и его нарциссических травмах. А Тибальд (Илья Шляга), будущий биолог, популярно объясняет Джульетте, что никакой любви нет, а есть только возбуждение нервных окончаний половых органов.

Сами Ромео и Джульетта (юные артисты Вадим Соснин и Евгения Михеева) предпочитают толковать любовь философски – с точки зрения Платона и экзистенциалистов, но при этом остаются детьми, и доказательством того, что они нашли свою вторую половинку, становятся любимые обоими чипсы с солью. Характерное для подростков и точно подмеченное режиссёром соединение чипсов и Платона – тяги к высоким, сложным материям и привязанности к простым, бытовым мелочам – делает эту парочку особенно убедительной. И в то же время отделяет их от остальных героев, воспринимающих любовь и брак совершенно утилитарно.

На фото – сцена из спектакля “Ромео и Джульетта. Вариации и комментарии” / фото предоставлено пресс-службой МТЮЗа ©Елена Лапина

В одном из первых же эпизодов режиссёр буквально «ломает об колено» наш стереотип восприятия этой «высокой трагедии». На сцену выходит Виктория Верберг, играющая тётю Джульетты (этот персонаж в постановке замещает кормилицу), и обращается в зал как бы от себя. Мол, вы привыкли восхищаться этой трогательной историей, Ромео и Джульетта стали для вас символами чистой и прекрасной любви, блаблабла… А вы представьте, что это ваш 14-16-летний ребёнок покончил с собой из-за какой-то девочки/мальчика, которого пять дней назад ещё знать не знал. Ну как, меняется оптика?

Действительно, мы привычно раз за разом отдаем на заклание двух юных любовников, чтобы пролить над их судьбой скупую слезу и разойтись по своим делам. Как говорилось в «Обыкновенном чуде» Шварца: «Стыдно убивать героев для того, чтобы растрогать холодных и расшевелить равнодушных». И этот мотив жертвоприношения молодости в суровом, жестоком, чёрством взрослом мире становится лейтмотивом уже двух постановок Шерешевского в МТЮЗе. В его «Марии Стюарт», получившей две актёрские «Золотые маски», заглавная героиня Софии Сливиной – никакая не королева, а скорее активистка, из нынешних протестующих, – становилась заложницей опытной, коварной и развратной Елизаветы Виктории Верберг, стремящейся любой ценой удержать свою власть, в том числе – женскую.

В новой постановке стихия молодости ощущается чувственно, физически, бьет через край: юные, крепкие тела парней, поливающих друг друга из шланга, потная энергия дискотеки, смешной ВИА откуда-то из 90-х и – целая стена белых кроссовок, свисающих со штанкетов, что на языке современных улиц и в образной системе спектакля означает насильственную смерть.

Классический сюжет Шекспира тут осмысляется как социальный архетип, автоматически повторяющий сам себя: взрослые продолжают враждовать – молодые продолжают умирать. Так заведено, такая судьба, так написал автор. В одной из последних сцен, накануне расставания, влюблённые вместе смотрят фильм База Лурмана «Ромео + Джульетта», и сценическая Джульетта пытается предотвратить развязку, крича в экран герою Ди Каприо – «ну посмотри же, она жива, она пошевелилась», а потом отворачивается к стенке – «не могу больше это видеть».

Но сам Шерешевский не намерен следовать традиции – его герои идут на бунт и отказываются от навязанных правил игры, они решают взять судьбу в свои руки и сделать всё иначе. «А почему Тарантино можно, а нам нельзя?» – говорят они, намекая на фильм «Однажды в Голливуде», где режиссёр изменил финал реальной истории с убийством жены Романа Полански. И это внезапное освобождение от довлеющих сил рока, судьбы или выученной беспомощности, привычки жить по шаблону и чужому сценарию дарит спектаклю и залу невероятный заряд свободы и абсолютного счастья. А что, так можно было?