Назад

Нина Агишева «У меда вкус шестидесятых»

Московские новости 07.10.2003

Новый спектакль Генриетты Яновской — о невозможности докричаться до близкого человека

Генриетта Яновская поставила в Московском ТЮЗе пьесу английского драматурга Шейлы Дилени «Вкус меда», которая вся — из другой эпохи, из начала шестидесятых годов прошлого века, когда в литературе господствовал так называемый кухонный реализм, а на его вовсе не поэтической почве произросли главные лирические откровения времени вроде баллад бессмертных «Beatles». Они звучат и в новом спектакле, настраивая отцов и детей на некую общую тональность в восприятии той невеселой и даже мрачной истории, которую им рассказывают.

Взрослая дочь и еще молодая мать снимают убогую квартиру где-то на окраине, рядом с бойней и кладбищем. Все в их жизни так же зыбко и непрочно, как окружающие их картонные стены в дырах (художник Сергей Бархин), так же неудобно и неопрятно, как полутемная комната, в которой шуршит под ногами оберточная бумага. Обе жаждут любви — и не замечают проблем друг друга. Под Рождество мать исчезает с очередным кавалером, и сходящая с ума от одиночества и тоски дочь пускает к себе чернокожего матроса. Ее родами, когда вот-вот должен появиться цветной ребенок, и завершается рассказ, главное в котором, конечно, не сюжетная канва, а яростные, эмоционально взвинченные диалоги безуспешно пытающихся понять друг друга людей. В сущности, Яновская поставила спектакль об одиночестве, о невозможности достучаться, докричаться до самого близкого человека, о страхе и ужасе, который охватывает неприкаянную человеческую душу и который одинаков во все времена. Каждый бежит от него, как умеет: мать пьет, дочь проклинает всех вокруг и отчаянно старается быть ни на кого не похожей, снова и снова проигрывая знакомую каждому историю.

Режиссер ставит перед актрисами разные задачи: Екатерина Александрушкина — мать выглядит скорее комически, Наталья Мотева — дочь играет вечную трагедию юности с ее неуверенностью в себе, готовностью принять за принца первого встречного и абсолютной неспособностью прощать. Напряжение любви-ненависти в отношениях этих двоих то ослабевает, то усиливается, но держит постановку. В пьесе действуют также мужчины, хотя спектакль получился женский, главную тему в нем ведут героини: неслучайно мужчинам придуман особый, хореографический рисунок роли — возлюбленный матери свою партию почти танцует, а чернокожий матрос раскачивается на канате под колосниками. Есть, правда, Джеф Николай Иванов, полуюноша-полудевушка, который готов окружить героиню заботой и любовью, но она, как и ее мать, оказывается к этому не готова.

Неторопливо проживаемый текст, бытовые подробности, психологические паузы и любовные сцены под шепот Сержа Гинзбура и Джейн Биркин выглядят просто вызовом по отношению к тому небрежно-формальному языку, на котором предпочитает разговаривать с молодыми нынешняя продвинутая режиссура. Но то ли у Московского ТЮЗа уже есть свой, на серьезном театре выращенный зритель, то ли история юной Джо, ненавидящей и мать, и всех вокруг, оказывается заразительной — зал благодарно принимает эту не по-детски горькую драматическую повесть. Самое сильное в ней — неутоленная жажда любви и понимания у всех героев, те самые «светлые моменты», которые, как говорит Джеф, делают возможной самую отвратительную и грубую жизнь. За взаимными проклятиями и перебранкой матери и дочери, за истерикой Джо сквозит такая тоска по другой, чистой и прекрасной жизни, что не разделить ее невозможно.

Когда-то такие спектакли закрывали как «чернуху», хотя они были оптимистичнее и целомудреннее остальных, сегодня принято изнанку действительности камуфлировать трюками и хохмами, — суть от этого не меняется. «Тяжела жизнь», — как говорили чеховские персонажи. Театр Яновской так серьезно относится к этому обстоятельству, что выглядит невероятно трогательным и даже беззащитным. Если откликнуться на его чистый звук, поверить ему — получишь ни с чем не сравнимое удовольствие. Московский ТЮЗ попытался воскресить время, когда такой язык был особенно любим и понятен, а все беды и горести разрешались незамысловатыми песнями про дорогу домой и земляничные поляны. Проблемы, конечно, оставались, но на душе становилось легче, как и после вернувшегося на московскую сцену «Вкуса меда».



Назад