Ольга Фукс «Ходынка у райских врат»

ВМ 27.02.2006

«Нелепая поэмка» Камы Гинкаса В ТЮЗе

«Братья Карамазовы» — неисчерпаемый источник для театра. Сергей Женовач, чьи «Мальчики» представлены среди номинантов нынешней «Золотой маски», признавался, что он выбирал между несколькими сюжетными линиями, пока однажды в Старой Руссе не увидел компанию пацанов. Они шли по улице обнявшись и обходили лужи и ухабы, не разжимая рук, не разрывая своего братства. И Женовач поставил спектакль — о пути от озверения к очищению любовью. Словом, скажи мне, что ты хочешь выбрать из «Братьев Карамазовых», и я скажу тебе, кто ты. Кама Гинкас выбрал «поэмку» Ивана о Великом Инквизиторе.

Справа — «ад без потолка» (точно по заказу Федора Михайловича): замызганный стол трактира с грязными тарелками и глухая кирпичная стена. Слева — символы веры, деревянные кресты всех размеров: для аутодафе и распятий, для могил, для сувенирных четок (художник Сергей Бархин). Между ними луч света — безмолвный Спаситель, пожалевший людей и поторопившийся вернуться к ним (художник по свету Глеб Фильштинский).

В мире слишком много причин, чтобы потерять веру. Слишком тяжело возлюбить ближнего своего. Колченогие, ободранные, вечно голодные, готовые в любую секунду пугливо отскочить, чтобы в следующую наброситься на тебя, эти «человеки» массовки (которую венчает вечно беременная кликуша с огромным олигофреном в колясочке) — вот коллективный портрет этого «ближнего». Слишком тяжело дается человеку свобода, и непомерно дорого надо платить за веру. Слишком бездоказательно добро. Позвав в протагонисты Игоря Ясуловича (Великий Инквизитор), Гинкас провоцирует публику столь откровенно и беззастенчиво, что отмахнуться от этого невозможно.

Конечно, сначала так и тянет описывать его метафоры — простые и емкие. Вот Инквизитор со скрежетом грызет кирпич и со стуком отбрасывает наземь этот «камень», так и не обращенный в хлеб. Вот затыкает он рты ложками своей пастве и распинает на кресте буханки хлеба — высшую правду на земле. Вот он включает своим «детям» телевизор с видеоинсталляциями — столь же бессмысленными и завораживающими, как наше телевидение, — и квадратный нимб телеэкрана вспыхивает над его головой.

Это ответ Спасителю: в пику Его свету загораются экранчики, повешенные на грудь каждому из человеков. А на них — документальные кадры: массовые расстрелы, старики, дети, голодающие в Африке. Или Иван живописует ненавистную ему гармонию, оплаченную слезинкой ребенка, а в его (и наших) ушах звучит какофония Ходынки, которая должна случиться у райских врат. На роль Ивана Карамазова Кама Гинкас выбрал Николая Иванова, буквально олицетворяющего душевное здоровье (самый нетипичный Иван за всю экранную и сценическую историю). Никакого душевного излома нет в этом Иване — чистый, искренний мальчик, из тех, кто возвращает исправленной карту звездного неба.

Но не менее важна и кардиограмма ролей, которые Гинкас выстраивает другим актерам в своем неровно дышащем спектакле. Почти «прямая» смертельной муки, которую испытывает Алеша (Андрей Финягин), обреченный выслушать и понять брата, страстная «стенокардия» Ивана, сложные ритмические перебои Великого Инквизитора.

От ненависти антагониста — к зависти к высшему существу, от зависти — к самодовольству тирана, который научился играть на страхе черни и почти любит ее. От самодовольства — к почти детской обиде за то, что Он обделил людей чудом. Инквизитор так убедителен в каждом повороте своей роли, так по-человечески прав, что, кажется, убедит своими доказательствами кого угодно.

Надо только вовремя вспомнить имя того, кто больше всех требовал чуда — для доказательств. Его звали Иуда.