Ольга Фукс «Песни невинности и опыта»

Специально для ЛИМ

Малая сцена — она же Маленькая, Другая, Под крышей, Чердак Сатиры, Черная комната – на все лады театры стараются придумать неформальное название для своих нестандартных пространств, где позволены пробы и ошибки, эксперименты и признания полушепотом, глаза в глаза. Во МТЮЗе пошли еще дальше и назвали такую площадку «Играми во флигеле», обманчиво поманив чем-то совсем детским, счастливым.
Для гостей – несколько маленьких уютных комнат с синими и терракотовыми стенами, с зелеными лампами (не обойтись без культурных ассоциаций), с маленькими столиками для чая, камином и книжными шкафами, откуда можно брать хорошие зачитанные книги. Здесь, в преддверии маленького стерильно белого зала-операционной можно ненадолго расслабиться, стряхнуть дневную суету, оттаять, подумать о чем-то своем — перед тяжелым путешествием по закоулкам чужой (такой ли уж чужой?) души.
«По дороге в…» — третья часть трилогии по роману «Преступление и наказание», растянувшейся на 25 лет. Как преступника к месту преступления, режиссера тянет к этому роману и вообще к Достоевскому, к его настырному желанию проникнуть и высветить беспощадным светом все самые темные закоулки человеческой души. Белая комната — пространство чистого эксперимента над собой, чистой идеи (без контекста среды, которая всегда кого-то заедает, без серых красок Петербурга, на который непременно надо сослаться в каком-нибудь школьном сочинении): тварь я дрожащая… если Бога нет, все позволено? В этой лаборатории Гинкас разрабатывает сюжетные линии романа. Давний спектакль «Играем в «Преступление»: поединок Порфирия Петровича — Виктора Гвоздицкого и Раскольникова — шведского актера Маркуса Грота. Идущая двадцать лет «К.И. из «Преступления»: смерть на миру, перед собственными детьми и несколькими десятками зевак-зрителей вдовы Мармеладова (Оксана Мысина), все пытавшейся достучаться до небес. И, наконец, «По дороге в…» — диалог двух убийц: «салаги» Раскольникова (Эльдар Калимулин) и опытного Свидригайлова (Игорь Гордин). Идеи вычитаны из книжки – дешевенького издания, вроде «Азбуки-классики». Раскольников подкладывает ее под щеку вместо подушки, ссылается на нее как на главное руководство к действию. Свидригайлов лишь подглядывает в нее, как в шпаргалку, чтобы вспомнить имя нелепого соперника: умозрительные идеи он давно опробовал на себе, пропустил их через себя как сильный электрический разряд.
«Полта», «полта», — бормочет, как помешанный, Раскольников (Эльдар Калимулин играет своего ровесника), — и выдавливает-таки из себя конец фразы: «пол-то помыли». Улик его убийства не осталось — пол-то помыли, и выкрасили белой краской, и дерюжкой прикрыты не трупы процентщицы и
Лизаветы, а строительный мусор. Но все здесь говорит, вопит об убийстве. Его улики никуда не делись, они просто переселились в сознание, вытеснив оттуда почти все остальные мысли. Веселые покойницы (Александр Тараньжин и Анна Калабаева) с топорами в шляпках стали живее всех живых, и Раскольников старается подавить ужас и привыкнуть к ним, как к неизбежности, как к расплодившимся тараканам. По сравнении с ними холеный, уверенный Свидригайлов кажется почти наваждением, соткавшимся из воздуха. Не сразу Раскольников сознает: этот хлыщ, совратитель, женоубийца, домогающийся его сестры, — ему ровня. Этот господин знает все о его муках, наваждениях, привидениях. Он давно обжился среди них, и даже может попросить их распорядиться насчет чаю.
Свидригайлову крайне любопытен этот новичок, этот чужак в стане убийц – с чудовищной идеей в мозгу, но с доброй и гордой, хоть и незрелой душой. Узнает ли он в нем себя, молодого, ищет ли ключ к душе Дуни (Илона Борисова), страшится ли суда юного Раскольникова над собой накануне Страшного суда, презирает ли этот суд над собой, как и любой другой? Игорь Гордин играет столь многослойную натуру, что любой ответ не будет окончательным – под каждым слоем будет просвечивать следующий. Накануне последнего путешествия по ту сторону жизни (назовем ее Америкой), он до озноба, до звериного голода будет чувствовать жизнь – ее земное, плотское, мужское течение по жилам. Сладострастную память о восторженной шестнадцатилетней барышне, готовой принадлежать ему без остатка. И страшное, ясное осознание того, как близка ему Дуня, которую он любит до остановки дыхания, как у него много власти над ней — и как он перед ней бессилен.
А если кто и оплачет его по-настоящему, так это мужеподобная старушка-процентщица (Александр Тараньжин) с топором в голове – лишь она попробует удержать без пяти минут американца от рокового шага, пока не услышит роковой выстрел.
А услышав, пустится в безумный перепляс, чтобы заглушить, затоптать фантомную боль жизни – она ведь по опыту знает, что «в Америку» не стоит торопиться.