Елена Левинская «Одинокий волк»

Выдающийся? Кто бы сомневался! Но к этому режиссеру лучше не прилагать расхожих эпитетов. Он – Кама Гинкас, и этим все сказано. В мае Гинкасу 75, но он тот же нонкомформист, бунтарь-одиночка, что и в 26 после окончания ЛГИТМиКа (1967), где прошел школу Товстоногова, которую воспринял намертво и преодолевал всю жизнь.

Уж очень различна природа дарований учителя и ученика. Товстоногов – это объективность мышления, масштабный актерский ансамбль. Гинкас – индивидуалист, он мыслит «моноспектаклем», где в центре всегда сильная, одержимая гибельными страстями личность, которую окружают заурядные «и другие», зачастую просто безликая толпа, агрессивно-послушное людское стадо – в этой роли иногда выступают зрители, к которым герой обращается напрямую. Но любое из взрывоопасных, нервирующих почтеннейшую публику творений Гинкаса прочно стоит на фундаменте азов профессии, восхищенно воспринятой им от великого учителя.

Он был и остался, по его выражению, «одиноким волком». Никогда не руководил театром, кроме двух лет в Красноярском ТЮЗе (1970 – 1972), куда его в 30 лет назначили главным и где он, как сам шутит, начал седеть, лысеть и ни одной ночи не спал спокойно. Дипломатия – не из сильнейших сторон его таланта. В 1970-е скитался безработным: в несговорчивости самого яркого из учеников Товстоногова, в необычной форме его творений чиновники чуяли что-то революционное, нарушающее привычные установки вкуса. Разовые ленинградские постановки Гинкаса слыли идеологически опасными. Шансов не предвиделось.

Но для сильных натур, как известно, безысходность – начало прорыва. Репетируя дома, Гинкас сочинил блестящий моноспектакль с Виктором Гвоздицким «Пушкин и Натали» (1979) и вывез его в Москву. Спектакль произвел впечатление. Постепенно, не сразу, но приглашения последовали. В начале 1980-х он ставит на малых сценах (МХАТ, Театр имени Моссовета, ГИТИС) несколько громких спектаклей по современным пьесам. А с 1987 года, когда его жена, сокурсница и спутница скитаний, замечательный режиссер Генриетта Яновская была назначена худруком Московского ТЮЗа, Гинкас отказался от сотрудничества с отечественными театрами. Только ТЮЗ, где ему дана полная свобода, только зарубежье (Финляндия, Турция, Германия, США, Южная Корея). Пьес, за редкими исключениями, он тоже больше не ставит, подступив наконец к своим главным авторам.

Достоевский и Чехов помогли Гинкасу наиболее полно понять и выразить себя, собственную драму восприятия мира. От житейских ли невзгод или травм раннего детства в вильнюсском гетто, а скорее просто от бунтарских свойств натуры, но природа его творчества, как и этих авторов, – в преодолении внутреннего стресса от постоянного несовпадения с окружающей действительностью, от постоянного эмоционального перенапряжения перед непознаваемостью бытия. Кто я? Зачем я? Что есть Бог? Как это – из жизни в смерть? Сущностные вопросы героев Достоевского и Чехова – это и Гинкаса вопросы. Его герой, надрывно задающий их себе и Богу, на пределе сил стремится возвыситься над презираемой им обыденностью – и ею уничтожается. В «Черном монахе» (1998) Коврин Сергея Маковецкого силится выйти за грань человеческих возможностей, на миг ощущает себя мессией – и с улыбкой счастья гибнет, погубив заодно и близких. Недолго походил в «сверхчеловеках» Раскольников – Маркус Гротт («Играем “Преступление”», 1991); то, что актер – иностранец (Гротт говорил по-шведски), усиливало отдельность, чуждость героя пошлой среде, его абсолютную беззащитность перед дьяволом обыденности в лице Порфирия – Виктора Гвоздицкого.

Избегая пафоса, Гинкас неизменно снижает драматизм заявленной темы. Так, изображающие сад в «Черном монахе» павлиньи перья, которые в какой-то момент собирает и примеривает, как хвост, Коврин, иронически намекают на его «павлиньи» замашки. Вокруг «убивца»-Раскольникова снуют фарсовые фигуры с бутафорскими топорами в темени. Курортники-клоуны в полосатых купальниках мешают настроиться на лирическую волну зрителям «Дамы с собачкой» (2001), шутовски «дублируя» тему: обыденность, «куцая, бескрылая жизнь» обрекает на муку любовь. Шоковым театральным впечатлением для публики, втянутой в действие, становится предсмертная трагическая клоунада «съехавшей с катушек» Катерины Ивановны – Оксаны Мысиной, тщетно пробивающейся к Богу сквозь бетонный потолок («К. И. из “Преступления”», 1994).

Психологизм русской актерской школы в сочетании с экспериментально острой, намеренно шоковой художественной техникой – таков ни на что не похожий, «консервативно-радикальный» стиль Гинкаса. Опережая время, он еще в прошлом веке «переболел» теми приемами западной режиссуры, что докатились до нас сегодня. В «Записках из подполья» (1988), где великолепно играл Виктор Гвоздицкий, героя характеризовал грубейший физиологизм, а по сцене ходила абсолютно голая «проститутка» и на глазах у публики подмывалась в тазике. Еще в период безработицы 1970-х Гинкас сочинял сценарии на основе документов (позже это «Казнь декабристов», 1995, и «Пушкин. Дуэль. Смерть», 1999), а в 1982 году, когда «Театра.doc» не было и в помине, вышел его мхатовский «Вагончик» – спектакль о трудных подростках в эстетике «новой драмы»: на сцене документально воспроизводился суд над пятью девочками из Подмосковья, зафиксированный автором пьесы Ниной Павловой; двух героинь играли не актрисы, а школьницы.

На Западе еще только открывали постдраматический театр, а его приметы уже просматривались в спектаклях Гинкаса. Прямой контакт с публикой, провоцирование ее на соучастие. Отказ от традиционной сценической коробки и выход в непривычное пространство с обыгрыванием его архитектуры (лестница фойе, флигель при театре, зрительский балкон в грандиозном оформлении Сергея Бархина). Работа с реальными объектами (медоборудование, манекены в «Ноктюрне» и др.). Элементы перформанса (так, в «Снах изгнания» поджигался экран с кадрами кинохроники, на которых весело отплясывали на сцене актеры ГОСЕТа вместе с Михоэлсом; экран был бумажный, оставалась лишь горстка пепла).

Сегодня Гинкас много работает с Игорем Гординым («Ноктюрн», «Кто боится Вирджинии Вулф?», «По дороге в…»). Похоже, его уже меньше привлекает экспрессия взрывной актерской игры, он увлекся поразительной способностью Гордина транслировать высокую степень отчаяния при абсолютной внешней бесстрастности. Кто знает, возможно, сильные чувства в оболочке полной закрытости, стертости, «обыкновенности» – очередное предвидение Камы Гинкаса?

Статья «Одинокий волк», журнал «Театральная афиша»
http://www.teatr.ru/