Глеб Ситковский «Каин без раскаяния»

Газета 06.12.2007

Кама Гинкас поставил в московском ТЮЗе пьесу «Роберто Зукко»

Своим репертуарным выбором Кама Гинкас поразил многих. От русской классики, Чехова и Достоевского, он совершил вызывающий скачок в сторону, вступив на совершенно не изведанную территорию. Премьера его нового спектакля состоялась во вторник.

«Роберто Зукко» — это странная пьеса, написанная в конце 1980-х годов странным французским классиком Бернаром-Мари Кольтесом, умершим вскоре после этого от СПИДа. Роберто Зукко — настоящий герой. Он — убийца, хладнокровно переступающий через человеческие трупы.

Спектакли об убийцах Гинкас уже ставил. Однако между Родионом Романовичем Раскольниковым и Роберто Зукко есть разница. Оба они — богоборцы, убедившиеся в справедливости формулы «Если Бога нет, то все дозволено». Но жалкий лузер, ставший героем Достоевского, еще колеблется и из последних сил хватается за спасительное «если». Роберто же, родившийся на век позже, не знает сомнений и безжалостно давит всех дрожащих тварей, попавшихся ему на пути. И если уж проводить литературные параллели, то еще справедливее было бы сравнить Роберто Зукко с байроновским Каином — этот тираноборец, по версии английского романтика, усомнился в Божьей справедливости и прислушался к совету Люцифера: «Терпи и мысли — созидай в себе мир внутренний, чтоб внешнего не видеть».

Наш Роберто Зукко, подобно Каину, внешний мир тоже в упор видеть не хочет и оттого в прочность тюремных решеток не верит. На какую бы каторгу его не засадили, он легко просачивается сквозь стены, упрямо двигаясь из царства необходимости по направлению к абсолютной свободе. Это очень гинкасовская тема. Герои самых разных его постановок с яростью расшатывали то стены, то потолки, пытаясь побороть проклятую материальную оболочку. И хотя сегодня Каме Гинкасу 66 лет, хотя он убелен сединами, отмечен званиями и наградами, «Роберто Зукко» — это еще более мальчишеский, еще более максималистский спектакль, чем прежние его работы.

В своей новой постановке Кама Гинкас снабдил каторжника Роберто тяжелым пушечным ядром, которое тот повсюду волочит за собой. Этот мускулистый парень с кротким лицом (отличная работа Эдуарда Трухменева) почище всякого Каина: отца выбросил в окошко, маму задушил в нежных объятиях и пошел себе дальше гулять по свету. Вокруг него на сцене — одни твари дрожащие, чьи контуры Гинкас лишь насмешливо очертил, удержавшись от психологической детализации. Парный конферанс поручен Алексею Дубровскому и Сергею Лавыгину; эти два клоуна по мере развития сюжета с готовностью примут на себя роли хоть полицейских, хоть уличных зевак, хоть тюремных охранников. Они без умолку балагурят, подначивают друг дружку, слушают отвязные песенки харьковских растаманов из группы 5´NIZZA, а сами сжимают в руках кто топорик, кто ружьишко. Врожденный инстинкт убийства, знаете ли, живет в каждом.

В спектакле Гинкаса вообще много смешного, но это юмор висельников, на который публика реагирует с опаской. Вслед за героем «Записок из подполья» Достоевского Гинкас мог бы сказать о себе: «Я человек больной, я злой человек». И этим отрицательным обаянием отмечены практически все его спектакли. Иногда, впрочем, он умеет быть то трогательным, то пронзительным, но в «Роберто Зукко» он не позволил себе даже этого. Если что-то и есть в спектакле пронзительное, то разве что тишина — Гинкас умеет подчинить себе публику, заставив следить за развитием странной пьесы, которую он безжалостно сократил.

Зрители сидят прямо на сцене, наблюдая голые стены театра, где демонстративно оставлены объявления служебного характера: «Распределительная нагрузка на штанкетный подъем не должна превышать 200 кг». Вокруг призывно подмигивают стрелки, указывающие в направлении выхода, и неоновые вывески (сценография Сергея Бархина). Хотя дело происходит во Франции, надписи почему-то английские. На них значится: «The Tunnel». Символика нехитрая: все мы, дескать, бродим в темноте, не ведая, ожидает ли нас свет в конце туннеля. Если кому и удастся сбежать из этого тюремного туннеля, то разве что Роберто Зукко — новоявленному Каину, который займет пустующее место Бога. Ему наплевать на родителей, ему наплевать на детей, он умеет просачиваться сквозь стены. В финале спектакля он избавится от ядра, привязанного к ноге, и, подобно Катерине Ивановне из спектакля Гинкаса «К.И. из «Преступления», начнет карабкаться вверх по лестнице. Тут-то наконец и вспыхнет свет в конце туннеля.