Елена Дьякова «Бьемся об заклад. Вдребезги»

Новая газета 21.10.2009

Режиссер Ирина Керученко — ученица Камы Гинкаса, выпускница его мастерской в Школе-студии МХАТ. «Кроткая» — ее пятый спектакль.

Закладчика играет Игорь Гордин: Гуров в «Даме с собачкой» Гинкаса, Петя Трофимов в спектакле Някрошюса «Вишневый сад».

Они смелые люди, Керученко и Гордин: «Кроткая» Льва Додина с Олегом Борисовым — Закладчиком стала театральной легендой, живой с 1981 года по сей день.

И с тех пор, кажется, новеллу Достоевского в двух столицах никто не ставил.

Покойница сидит на сундуке — серое платьице с гимназическим кружевом у ворота, острый детский подбородок, прямой пробор. Разубрана жемчугами, как икона. Но перлы-то прокатные: их принес в заклад потертый петербургский народишко эпохи реформ.

Сорокалетний вдовец, содержатель ссудной кассы, — то тихо, как безумец, украшает холодные запястья жены чьим-то заветным семейным золотишком… то срывает все, с грохотом запирает в сейф. И железные ящички щелкают, как капканы. Игорь Гордин играет по новым образцам. Закладчик не карикатурен, но узнаваем. Корректный ростовщик в ледяном крахмале манжет подчеркивает корпоративную солидарность коллег-процентщиков: «Мы — только золото». Тихо гордится: всего нахлебался в годы реформ, но и вышел в люди. Заплатил великодушием, гордостью… недогадливостью, можно сказать. Ни в ком этой слякоти (ну там — идеи, идеалы, неприспособленность к жизни) теперь не терпит. Так, словно мстит. А в 16-летней сироте, не доставшей места гувернантки, «слякоти» достаточно.

Фразы Закладчика: «Смолчала, не бросила денег, приняла, — то-то бедность! А как вспыхнула! Я… сам люблю горденьких» — в XXI веке более понятны, чем были в XX.

Железные пружины механизмов нищеты и зависимости снова обнажены. И Кроткая (Елена Лямина) в потертой плюшевой шляпке, с семейным альбомом, который она поначалу по-детски сует в руки Закладчику (словно сейчас потребует читать вслух), с узкими плечами, на которые легла тяжесть выбора, — «купец, или закладчик, цитирующий Гете?» — не тень 1870-х. Это «некуда было идти» звучало без счету раз здесь и сейчас.

Но к чести режиссера и актеров, они не увлекаются рифмами времен.

И их Достоевский так мягок и вдумчив, что в каких-то сценах кажется Чеховым.

Для Игоря Гордина на сегодня эта роль лучшая. Когда Закладчик, потерявший весь деловитый лоск, с опухшим от бессонницы лицом лупит крутое яйцо о конторские книги и бормочет… и прикидывает, как исправить семейные отношения с усопшей… когда он жадно обнимает колени юной жены, повторяя: «В Булонь, в Булонь!» (там, у океана, в курортном раю, где нас нет, — все наладится), когда Кроткая с девической боязнью отползает прочь от его истосковавшихся рук — проступает суть.

Некие нити связывают людей. Пусть случайно. Люди рвут их, не замечая, — одержимы самолюбием, измордованы опытом. И вдруг приходят к черте, за которой ничего не поправишь. Булонь не спасет. Капитал бессилен. Господь бросил двум несчастным соломинку — мы же ее и поломали. Был у нас шанс. Вот он — в белом гробу.

В Москве редко ставят спектакли, где солнце, светила и театральную машинерию движет именно она, любовь. Грозная, как полки со знаменами.

Вот — появилась «Кроткая».