Елизавета Авдошина «Кама Гинкас решился на «Исход»»

ng.ru
27.12.2022

В МТЮЗе – камерная премьера по современной пьесе

«Исход» – остросоциальная драма драматурга Полины Бородиной. Имя автора из программки узнать уже невозможно – безымянность афиш сегодня стала обыденностью. Поэтому теперь ради преодоления будущего «беспамятства» имена «анонимных» режиссеров и авторов нуждаются в особом проговаривании. В сущности, об этом и пьеса, и спектакль – о вынужденной потере или вымарывании памяти как побеге от действительности.

Главный герой бежит от заевшей его обыденности – нелюбимой, проблемной семьи и рабской работы. И чтобы окончательно порвать с осточертевшей реальностью, сознательно отказывается от памяти о прошлом. Берет себе имя Моисей вместо Андрей и пытается совершить «исход»: после бродяжничества он попадает в психоневрологический интернат с диагнозом «автобиографическая амнезия». Александр Тараньжин – актер с типизированной внешностью усталого мужчины в затяжном кризисе средних лет, нарочитая застылость его эмоций и реакций превращает его в символ апатии эпохи. Эпохальный разрез постановки – во всем, и в визуальном, и в идейном решении.

Перипетии пути главного героя зритель узнает постепенно, средь морока абсурда, который переполняет спектакль по бытовой притчеобразной пьесе, где библейские наслоения дают чернушной истории второе измерение, впрочем, как и символическое для кино, театра и литературы место действия – сумасшедший дом. Кама Гинкас же дает пьесе на сцене третье измерение исторической обобщенности – четкий бэкграунд, внятность депрессивного настоящего и безрадостную перспективу будущего.

«Исход» играют в выгороженном камерном пространстве внутри Большой сцены, где на расстоянии вытянутой руки зрители рассаживаются перед актерами. Во время действия выгородка покрывается плакатами-изображениями – по сюжету, во время «лечения» герой занимается арт-терапией, раскрашивает здания детсадов, а в больнице главврач открывает молельную комнату. Эти условные религиозные коллажи мастеровито составлены из подручных предметов. Алтарь представляет собой картонный крест и деревянную табуретку с абрисами святых в виде пришпиленных тряпок и позолоченных обручей. Тряпочки такого же малинового цвета, как и больничные халаты обитателей сумасшедшего дома – колоритных персонажей, которых режиссер выводит в открытую буффонаду. Расхожий образ разноликого юродства Гинкас преподносит на сцене с хирургической точностью, не боясь подшучивать над «убогими», таким образом не соскальзывая в мелодраматизм. Режиссер поддерживает злую молодую иронию драматурга и легко идет на риск обращения к лобовым приемам вроде включения в конце душераздирающего, но «затертого» саундтрека из фильма «Список Шиндлера», который, однако, не усиливает, а отстраняет классическое сопереживание зрителя.

В пьесе у автора, помимо юмора, предостаточно и «слезодавилки» – любимых нот учителя драматурга Николая Коляды. Поэтому, выступая «хором» душевнобольных, вызывающих у зрителей смех с флером сочувствия, актеры прекрасно сыгранным ансамблем в спектакле лишь слегка обозначают физиологические особенности людей не от мира сего (перекошенность, отупение, повышенную возбудимость). Это подчеркивает отсутствие четкой грани между нормой и болезнью, ведь настоящая болезнь поражает уже не конкретного человека, а всю ментально покалеченную эпоху.

В «Исходе» явственно виден парафраз выдающегося фильма Эльдара Рязанова «Небеса обетованные» о людях в перестройку, выброшенных на обочину жизни сменяющейся эпохой, где протагонист сюжета – тоже потерявшая от окружающего ужаса память героиня-пенсионерка находит прибежище в «гетто» бомжующей старой интеллигенции, мечтающей о Втором пришествии.

К финалу спектакля «стена плача» вся покрывается рукотворными «росписями», по-церковному подсвеченными (художник по свету Алексей Попов). И вдруг оказывается, что с ветхозаветным пророком, в чьих руках скрижали Завета, и распятым Иисусом соседствуют четыре «святых» старца коммунизма, являя узнаваемый «пейзаж» советской духовной жизни, где вера и поверья неразрывно срослись с диалектическим материализмом. Но перекрывает все библейский афоризм, который становится центральным плакатным лозунгом и венчает эту притчу о чаемом освобождении: «Отпусти мой народ». Место действия – Россия, время действия – сейчас.